разводными письмами…
Барон и баронесса подошли к столу, взяли в руки подготовленные документы, стали читать вслух:
– «Я, Карл фон Мюнхгаузен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Якобиной фон Мюнхгаузен и объявляю ее свободной».
– «Я, Якобина фон Мюнхгаузен, урожденная фон Дуттен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Карлом фон Мюнхгаузеном и объявляю его свободным».
– Скрепите эти документы своими подписями! Поставьте число! – скомандовал судья. – Теперь передайте эти письма друг другу!
Не скрывая неприязни, баронесса протянула Мюнхгаузену свое письмо, взяла у него такой же лист и передала его своему адвокату Рамкопфу.
Пастор поднялся со своего места и провозгласил:
– Именем святой духовной консистории объявляю вас свободными…
Он начал торжественно поднимать руку, и вдруг раздался истошный вопль Рамкопфа:
– Остановитесь!
Пастор замер с протянутой рукой.
– Остановитесь! – кричал Рамкопф, размахивая листом бумаги. – Наш суд превращен в постыдный фарс! Господин судья, прочтите внимательно письмо барона Мюнхгаузена…
Судья взял письмо:
– «Я, Карл фон Мюнхгаузен…»
– Дату! Читайте дату!
– «Тысяча семьсот семьдесят шестой год, тридцать второе мая…»
В зале раздался шум, недоуменные возгласы.
– Барон, – сказал судья, – вы ошиблись… такого числа не бывает.
– Бывает! – сказал Мюнхгаузен и торжествующе посмотрел в зал.
– Но если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?
– Тридцать второе! – провозгласил ликующий Мюнхгаузен.
Шум в зале суда усилился, часть публики вскочила со своих мест.
– Господа! – воскликнул Мюнхгаузен. – Сейчас я вам все объясню… Этот день – мое открытие! Мой подарок родному городу!
– Фигляр! – закричала баронесса. – Сумасшедший!
Зал засвистел, затопал ногами.
– Да подождите! – умолял публику барон. – Позвольте, я вам объясню… Это правда… Существует такой день! Вернее, он должен существовать! Это необходимо!..
– Что вы натворили, Карл! – Бургомистр в отчаянии всплеснул руками.
– Я не шучу, – искренне сказал барон, но его голос потонул в общем шуме.
– Будь проклят, исчадье ада! – крикнул пастор. – Будь проклят каждый, кто прикоснется к тебе!
– Суд оскорблен! – кричал судья и бил молоточком в гонг. – Решение о разводе отменяется! Заседание закрывается!
Публика шумно поднялась с мест. Кто-то смеялся, кто-то улюлюкал, кто-то кричал что-то, указывая в сторону Мюнхгаузена.
– Ведь я умолял вас! – Бургомистр обхватил голову руками. – Почему нельзя было подождать хотя бы до завтра!
– Потому что каждый лишний час дорог… Я вам сейчас все объясню. – Мюнхгаузен попытался овладеть вниманием бургомистра, схватил его под руку, но тот в отчаянии затряс головой:
– Я старый больной человек. У меня слабое сердце. Мне врачи запретили волнения.
Взглянув еще раз на распятие, Марта услышала все нарастающий шум голосов. Она испуганно обернулась, попятилась и бросилась бежать.
Бургомистр в изнеможении сидел в углу кабинета, обхватив голову руками.
– Вы умный человек, вы должны понять, – говорил Мюнхгаузен, стоя перед бургомистром.
– Я глупый… Я не хочу этого знать…
– Сколько дней в году? Триста шестьдесят пять! Точно?.. Нет, не точно. – Мюнхгаузен ласково погладил бургомистра, пытаясь ею ободрить. – В обыкновенном году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти шесть часов суммируют, и возникает еще один день, то есть каждый четвертый год становится високосным! Но оказалось, что и этого недостаточно! В обычном году – триста шестьдесят пять дней, шесть часов и еще… еще… три СЕКУНДЫ! Это подтвердит вам любой астроном. Надо лишь взлететь к звездам с хронометром в руках и проследить за вращением Земли. Три секунды неучтенного времени! Три секунды, которые сбрасывают почему-то со счета!.. Почему? – Он стремительно обернулся к двери. Перед ним стояла Марта.
Не замечая ее дорожного наряда, он бросился к ней, восторженно обнял за плечи:
– Милая! Все дело в том, что в нашем распоряжении есть лишние секунды, но мы их не учитываем! Но ведь за годы эти секунды складываются в минуты, за столетия – в часы… И вот, дорогие мои, оказалось, что за время существования нашего города нам натикало лишний день. Тридцать второе мая!
– Все? – устало спросил бургомистр.
– Все! – сказал счастливый барон.
– И вы ничего умней не придумали, как сообщить об этом на суде?
– При чем тут суд? – удивился барон. – Мне важно было сообщить об этом людям, и я это сделал. – Только теперь он заметил, что за спиной Марты стоял испуганный Томас, за Томасом – растерянные музыканты.
– Вы надеялись, вам поверят? – Бургомистр поднялся со своего места.
– Ну а куда ж деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтоб отказываться от лишнего дня в жизни? – Мюнхгаузен подошел к Томасу. – Томас, ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?
– Вообще-то… – замялся Томас, – не очень, господин барон: первого июня мне платят жалованье…
– Ты не понял, – недовольно поморщился барон. – Появился лишний день, глупый. А вы рады новому дню? – обратился он к музыкантам.
– Смотря на что он падает, – ответил за всех скрипач. – Если на выходной, то обидно, а если, скажем, на понедельник, то зачем нам два понедельника?..
– Убирайтесь! – гневно крикнул барон. Томас и музыканты поспешно удалились.
– Вы напрасно сердитесь, – усмехнулся бургомистр. – Люди не любят новшеств… Есть порядок… Скажу вам по секрету, я тоже не очень доволен нашим календарем. Но я не позволяю себе срывов! Время для срывов не пришло…
– А ты, Марта? – барон грустно посмотрел на жену. – Ты-то понимаешь, что я прав?
– Извини меня, Карл, – Марта отвела взгляд. – У меня все перепуталось в голове… Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчетах… Но нас уже не обвенчают. Это я поняла. И я ухожу. Не сердись, милый… Я устала…
Музыканты заиграли в отдалении тему их томно-шутливого танца.
– Я люблю тебя, – растерянно и тихо сказал Мюнхгаузен.
– Я знаю, милый, – вздохнула Марта. – Но ради меня ты не хочешь поступиться даже в мелочах… Помнишь, когда мы встречались с Шекспиром, он сказал: «Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, а не исполняют даже возможного…»
– Но потом добавил: «Препятствия любви только усиливают ее».
– У нас их чересчур много, этих препятствий, – улыбнулась Марта сквозь слезы. – Они мне не по силам… Господи, ну почему ты не женился на Жанне д’Арк? Она ведь была согласна… А я – обыкновенная женщина. Я не гожусь для тридцать второго мая.
– Послушайте, – вмешался бургомистр, – дорогой барон, нельзя так испытывать терпение женщины… Ради нее, ради вашей семьи вы можете признать, что сегодня тот день, который в календаре?
– Как же это можно? Ведь я говорю правду!
– Да черт с ней, с правдой! – закричал бургомистр. – Иногда необходимо соврать… Господи, и такие очевидные вещи приходится объяснять барону Мюнхгаузену. С ума сойдешь с вами!
– Ты тоже так считаешь? – спросил барон Марту. Та пожала плечами, хотела что-то сказать, барон
