– Кстати, барон, давно хотел вас спросить – где вы, собственно, доставали медведей?
– Уже не помню, – пожал плечами Мюнхгаузен. – По-моему, прямо в лесу и доставал.
– Абсолютно исключено, – отмахнулся бургомистр. – У нас они не водятся.
– И тем не менее нам надо поговорить.
– Докатились! – возмутился бургомистр.
– Сейчас вам не до меня. Буду ждать вас ровно в полночь у памятника.
– У цыган одалживаем медведей!
– Прошу вас. Очень важно.
– А ведь были буквально родиной медведей, – продолжал бургомистр. – А теперь и это проблема.
Позади беседующих появился медведь, который с любопытством обнюхал обоих.
– Итак, до встречи! – улыбнулся Мюнхгаузен и, похлопав бургомистра по плечу, быстро пошел прочь.
Бургомистр задумчиво посмотрел на появившуюся перед ним морду медведя.
– Не надо, барон, – сказал он с недовольной гримасой. – Мне сейчас не до шуток. Оставьте это для другого раза. Нельзя же каждый раз, ей-богу, любое дело превращать в розыгрыш!
Часы на городской башне пробили ровно полночь.
Огромное белое полотнище, закрывающее памятник, глухо трепетало под порывами ветра.
В глубине темного пространства остановилась карета. Через секунду рядом с ней застыла вторая. Еще через мгновение появился третий экипаж.
Одновременно раскрылись дверцы, и на мостовую сошли Якобина фон Мюнхгаузен, бургомистр и Генрих Рамкопф.
Они торопливо приблизились к памятнику и недоуменно огляделись по сторонам.
Некоторое время слышалось только завывание ветра, потом прозвучал звук английского рожка.
Все трое ринулись на звуки знакомой мелодии, откинули край материи и заглянули под белое полотнище.
В глубине образовавшегося пространства, уютно развалившись в кресле возле самого постамента, сидел барон Мюнхгаузен.
– Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие, – приветливо произнес он и улыбнулся. – Черт возьми, отличная фраза для начала пьесы… Надо будет кому-нибудь предложить…
– Карл, если можно, не отвлекайтесь. – Баронесса вошла под навес вместе с бургомистром и Генрихом.
Мюнхгаузен сделал обнадеживающий жест и решительно поднялся с кресла:
– Итак, дорогие мои, три года назад по обоюдному согласию я ушел из этой жизни в мир иной и между нами было заключено джентльменское соглашение о том, что ни я вас, ни вы меня беспокоить не станем. Я условия этого соглашения соблюдал честно, чего нельзя сказать про вас…
– Но, Карл… – попробовал вмешаться Рамкопф.
– Оправдания потом! – резко перебил его Мюнхгаузен. – Пока вы хоронили мое бренное тело, я старался не обращать внимания, но когда вы стали отпевать мою душу…
– Я не понимаю – о чем речь? – удивился бургомистр.
– Об этом! – Мюнхгаузен поднял вверх книгу. – «Полное собрание приключений барона Мюнхгаузена».
– Что ж вам не нравится? – изумился Рамкопф. – Прекрасное издание!
– Это не мои приключения, это не моя жизнь, – резко возразил Мюнхгаузен. – Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована.
– Не согласен, – обиделся Рамкопф. – Обыкновенная редакторская правка.
– Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют – становится нестерпимо. Какая-то дурацкая экспедиция на Борнео, затем чудовищная война в Австралии…
– Да поймите, наконец, что вы уже себе не принадлежите. – В голосе Рамкопфа зазвучали проникновенные нотки. – Вы – миф, легенда! И народная молва приписывает вам новые подвиги.
– Народная молва не додумается до такого идиотизма.
– Ну знаете ли…
– Да, господин Рамкопф! – повысил голос Мюнхгаузен. – Я требую изъятия этой вздорной книги… Теперь о памятнике. Он мне не нравится.
Мюнхгаузен приблизился к пьедесталу и оглядел барельефы.
– Извини, мы с тобой не посоветовались, – злобно усмехнулась баронесса.
– И напрасно! – Мюнхгаузен сделал над собой усилие и спокойно продолжал: – Скульптура еще ничего, но барельефы омерзительны. Взять хотя бы картину, где я шпагой протыкаю десяток англичан…
– Но, дорогой, – улыбнулся бургомистр, – вы же воевали с Англией?!
– Вы знаете, что в этой войне не было пролито ни капли крови.
– А я утверждаю, что было! – воскликнул Рамкопф. – У меня есть очевидцы.
– Я никогда не шел с таким зверским лицом в атаку, как изображено, – спокойно объяснил Мюнхгаузен, – и не орал: «Англичане – свиньи». Это гадко. Я люблю англичан, я дружил с Шекспиром… Короче, я запрещаю ставить этот памятник.
– Послушайте, Карл! – ласково вмешался бургомистр. – Наверное, мы все виноваты перед вами. – Он взглядом остановил негодующий порыв баронессы. – Наверное, допущен ряд неточностей. Но поверьте мне, вашему старому другу, это произошло от безмерной любви и уважения. Рамкопф прав: вы уже себе не принадлежите. Вы – наша гордость, на вашем примере мы растим молодежь. Поэтому мы и возводим этот памятник. Бог с ними, с неточностями… Через год воздвигнем другой, более достоверный.
– Нет! – покачал головой Мюнхгаузен.
– Сейчас мы просто не успеем переделать! – вспыхнула баронесса. – Съехались гости. Завтра тридцать второе мая!
– Именно поэтому памятник не годится!
– Что за спешка? – Бургомистр подошел вплотную к Мюнхгаузену и внимательно посмотрел ему в глаза. – Вы словно с цепи сорвались… Какие-нибудь неприятности с торговлей? Что-нибудь случилось? Ну, откройтесь мне как другу.
– От меня ушла Марта, – тихо произнес Мюнхгаузен.
– Это не страшно. Мы ее уговорим! – уверенно произнес бургомистр.
– Нет, – усмехнулся Мюнхгаузен. – Вы ее плохо знаете. Чтобы вернуть ее, придется вернуть себя.
– Как это понимать? – удивился Рамкопф.
– Я решил воскреснуть.
– Вы этого не сделаете, Карл! – решительно произнес бургомистр.
– Сделаю, – печально вздохнул Мюнхгаузен.
– Вы умерли, барон Мюнхгаузен, – взволнованно объяснил Рамкопф. – Вы похоронены, у вас есть могила.
– Придется снести! – Настроение Мюнхгаузена изменилось. Он резко поднялся на ноги.
– Как бургомистр, я буду вынужден принять экстренные меры!
– Это меня не остановит. – Мюнхгаузен двинулся к краю полотнища, задержался на мгновение, обернулся к бургомистру: – Прощайте, господа, я искренне сожалею, но…
– И я сожалею, – тяжело вздохнул бургомистр и опустил глаза.
Мюнхгаузен отбросил полотнище и вышел на площадь. Впереди стояли плотные ряды вооруженных гвардейцев. Он огляделся вокруг – площадь была оцеплена со всех сторон.
На лице его возникла печальная улыбка, и он с сожалением посмотрел на бургомистра. Бургомистру было мучительно тяжело.
– Я должен был это сделать, – тихо объяснил он. – Бургомистр не может позволить самозванцам посягать на святые имена. Мне не хотелось бы, чтобы это сделали наши солдаты. – Он раскрыл маленький саквояж и, смущаясь, достал наручники. – Они грубый народ. Наденьте их сами… пожалуйста…
– Вы очень изменились, господин бургомистр, – улыбнулся Мюнхгаузен.
– А вы зря этого не сделали! – ответил бургомистр с тяжелым вздохом.
Перед зданием суда шумела толпа.
