голосом:
— Я и вправду хотела убить Мистикиса, знаете, за что, но вот он, — кивнула она в сторону сержанта, — обезоружил меня. Мне стало плохо, я испугалась, попросила его, чтобы он не отводил меня в полицию, а он… а он сказал мне, что не отведет, если я, если я… словом, он втолкнул меня в машину и привез к себе в гостиницу…
Лабас сосредоточенно изучал свои запястья.
— Браво, сержант! — воскликнул Фоббс, — я чуть было не растрогался до слез вашим рождественским рассказом о бедной несчастной женщине и благородном рыцаре! Каков кавалер, а?
Фоббс глянул в объектив, словно обращаясь за моральной поддержкой ко всем телезрителям.
— Господин начальник полиции, — Лабас шагнул к Сирене, и та инстинктивно отшатнулась от него. — Виноват, признаю… Даже не знаю, что нашло на меня, когда у себя на руках я увидал столько всего… Но я без насилия, все было честь по чести! Я только намекнул ей, что, мол, ее пистолет у меня в кармане, и она сама предложила это… ну вроде выкупа, что ли… Словом, виноват. Я хотел сделать все честь по чести, но раз она так, тогда я тоже скажу, что не все сказал…
Неожиданно для всех и, в первую очередь, для Сирены, сержант молниеносно скрутил ей руки за спину, а свободной рукой рванул за кофту.
Раздался треск отлетающих пуговиц, опытный оператор взял крупный план, и перед телезрителями предстал впечатляющий бюст Сирены.
Однако большинство взглядов было, вероятно, приковано не к ее прелестям как таковым, а к яркому оранжевому клейму над левым соском — геральдическому щиту с вензелем «АВЦ»…
— Застегнитесь! — послышался целомудренный рев Фоббса.
Камера поспешно переключилась на другую оголенную окружность с наклеенным пластырем: это была лысина шефа.
— Я все расскажу! Я вам все расскажу! — всхлипывая, повторяла Сирена.
— Но только в следующий раз, — оборвал ее Фоббс, — сейчас вы навряд ли способны сказать что-либо вразумительное. Однако учтите, мы знаем больше, чем вы думаете. Пока вы с этим бравым шантажистом, — он кивнул на сержанта, — расплачивались, так сказать, по безналичному расчету, мы произвели у вас в доме обыск и обнаружили одну любопытную вещицу.
Шеф извлек из шкатулки, которая опять не хотела открываться, небольшую кассету:
— Разговаривая с Цезарем, вы забыли выключить магнитофон, подключенный к телефонному аппарату, и весь ваш разговор записан. Теперь уж, зная голос Цезаря, мы его достанем! И обещаю вам, что произойдет это очень скоро. В нашей тотальной фонотеке есть голоса всех жителей Гурарры. Увести их, — приказал он полицейским и сделал оператору знак, что на сегодня хватит.
XII
«Все идет по плану», — с удовлетворением отметил Крус, прислушиваясь, как приятно поскрипывает кресло, сломанное и починенное накануне Фоббсом. Коронный номер — с магнитофонной записью — шеф исполнил с блеском, обычно ему не свойственным. Наверное, уж очень хотелось ему иметь запись, да еще в придачу тотальную фонотеку со всеми голосами гурарриев…
(Крус не знал, да и не мог знать истинной причины этого удачного исполнения: Фоббс не раз проклинал себя за то, что стер магнитофонную запись с голосом Цезаря, и вот теперь ему представилась возможность припугнуть новоявленного императора, который, конечно же, не мог предположить наличие у начальника апримской полиции столь повышенного самолюбия…).
Крус вспомнил голос, известивший его о «небольшом сюрпризе»: кто это был — Цезарь или один из его паладинов? В любом случае, это не был Убийца…
Крус был доволен результатами своих изысканий. Почти круглые сутки он провел в кресле-качалке, изучая присланные ему материалы. Больше всего привлекли кадры, отснятые телевидением в моменты всех четырех убийств. Многократно он просматривал их с помощью проектора, разглядывал в лупу, снова проецировал на стену, на которой для наглядности нарисовал мишень по размеру телевизионного экрана, гранпийал, сопоставлял, накладывал кадры один на другой в поисках подтверждения той зловещей закономерности, которую он вывел априори в ночь после убийства Мистикиса.
Поскольку «Камера обскура» везде фигурировала как главный свидетель обвинения, и поиски полиции пелись, в основном, но следам, запечатленным ее вездесущими операторами, Крус не поленился перелистать случайно оказавшийся под рукой справочник 'Наладка и эксплуатация телевизионного оборудования фирмы «Камера обскура», откуда почерпнул много поучительного и мог бы хоть сегодня работать, в худшем случае, ассистентом оператора.
Итак, его догадка подтвердилась. Теперь он точно знал, кто убийца Росса, Зотоса, Бесса и Мистикиса. Был oн уверен и в том, что какое-то время, благодаря мерам предосторожности, предпринятым полицией, преступник будет оставаться в тени, выжидая момента, чтобы нанести следующий удар. В кого он будет направлен, Крус не знал, предполагая, что и сам преступник не знает этого, поскольку он был пусть центральной, но все же пешкой на шахматной доске Цезаря.
Именно поэтому Крус не спешил сообщить шефу о своем открытии: тот, не раздумывая, тут же схватит убийцу, упустив того или тех, кто стоит за его спиной и руководит его действиями. А служителя Абсолютного правосудия Круса могло удовлетворить лишь расследование, доведенное до конца…
Пока все эти разрозненные мысли проносились в голове Круса, его глаза неотрывно следили за телевизионным экраном.
Изабелл тявкнула и посмотрела на стенные часы. Крус тоже взглянул на них:
— Успокойся, Изабелл, до начала девятой серии еще целых пять минут.
И он снова повернулся к экрану.
В конце узкого полутемного коридора, связывавшего здание полицейского управления с внутренней тюрьмой, появились маленькие человеческие силуэты и стали приближаться в сторону объектива. За кадром, захлеьываясь от возбуждения, тараторила «господама»:
— Дамы и господа, мы все были ошеломлены не меньше вашего, увидев зловещее клеймо на божественной груди Сирены. Тем, кто не успел посмотреть, мы несколько позднее покажем видеозапись! Да, дамы и господа, мы перевернули еще одну черную страницу этой невероятной трагедии! Сколько их еще впереди?… Будем надеяться, что наша доблестная полиция положит конец гнусным злодеяниям Цезаря! А сейчас мы увидим, как разойдутся пути-дороги двух случайных попутчиков — Сирены Сириас и сержанта Лабаса. Камера Сирены находится в левом крыле, Лабаса в правом.
Крус разглядывал приближавшуюся группу. Впереди шел старший надзиратель со связкой ключей, за ним двое конвоиров, чуть позади Сирена с Лабасом и еще двое охранников.
— Давайте вглядимся в их лица, дамы и господа, — продолжал трещать Касас, намекая оператору, чтобы он показал арестованных крупным планом, — и попытаемся представить себе, о чем думают эти люди, волею рока ввергнутые в…
Куда вверг рок этих людей, Касас не договорил, ибо в этот момент Лабас неожиданно рванулся в сторону и упал ниц. Сирена Сириас сделала еще один шаг, затем медленно осела на пол, прижимая руки к груди.
Очнувшись после секундного оцепенения, полицейские бросились вперед на телекамеру и, казалось, вот-вот разнесут ее вдребезги. Но их искаженные лица пронеслись мимо, за кадр, и невозмутимый оператор повернул объектив вслед за ними.
До конца коридора оставалось с десяток шагов, затем он раздваивался и как раз на развилке с выходом в коридор находилась тюремная камера, в которую ворвались охранники. Не надо было большого воображения, чтобы догадаться, что эта камера — единственное место, откуда могли стрелять по арестантам.
Крус чуть не взвыл с досады. Он вскочил с кресла и пнул его ногой.
— Болван! Какой болван! — простонал он и было непонятно, кому адресована эта исчерпывающая характеристика.
А голос комментатора Касаса порхал где-то вверху звукового регистра, срываясь до трагического фальцета:
— Это непостижимо! Нет, дамы и господа, это просто невероятно! Если бы это не была прямая передача, мы бы восприняли все происходящее как чудовищный сон, как плод больного воображения,
