Ночи и дни

хоть какая-то охрана была, - снова согласилась Саша, продолжая поглаживать кота.    - Александра Олеговна, - ей показалось смешным такое обращение, когда они стоят на рассвете, полуголые посреди двора, но возможно, так даже лучше. - Вам о чем нибудь говорит выражение 'живут, как кот с собакой?', - весьма серьезно поинтересовался начальник.    - Да, Тимофей Борисович, - поддержала она его тон. - Но кота я собираюсь держать в доме, а собаку - во дворе, - пояснила Саша свое решение, - так что, думаю, все обойдется, и мы не будем сильно шуметь, мешая вам, - ей все еще было стыдно за его ранний подъем.    - Тогда, как врач, - он снова скрестил свои руки на груди и Саше пришлось серьезно постараться, чтобы смотреть куда-то в другое место. Да что же такое, мужчин она что ли не видела? Пусть и красивых. - Я тем более не рекомендую вам оставлять вот ... это, - суровый взгляд уперся в кота, уже заснувшего на ее руках.    Однако тот тут же приоткрыл один глаз и фыркнул в сторону Тимофея Борисовича, словно бы понял ее босса.    - Надо ли вам напоминать, - проигнорировав такое вопиющее поведение животного, продолжил Тимофей Борисович, - что именно домашние животные, а в частности -- коты, в девяноста пяти процентах случаев являются источником заражения токсоплазмозом* у женщин детородного возраста, к коим относитесь и вы?    Все это было произнесено настолько серьезно и сурово, что Саша почти позабыла где они стоят и в чем, словно на прием к доверенному врачу попала.    Однако смысл вопроса заставил ее хмыкнуть и усмехнуться, вероятно, горько. Слова Тимофея Борисовича послужили последним аргументом за решение оставить кота.    - Думаю, тут мне нечего опасаться, - заметила она с горечью и прошла мимо Тимофея Борисовича в сторону дома. - Назову-ка я тебя Т..., - она умолкла, прервав единственную известную кошачью кличку и оглянулась. - Тихоном, - решила Саша, прикусив губу.    Но ее начальник, к счастью, не был в курсе, как звали кота лучшей подруги Саши. Потому не уловил иронии.    Однако отчего-то он сильно хмурился и смотрел ей в спину с таким видом, словно между лопаток Саши вдруг прорезались крылья.    - Я вас в кухне подожду, - не зная, что сказать, проговорила она. - Там лампочка самая мощная, - объяснила Саша свой выбор и отвернулась.    - Почему вы ушли из гинекологии, Александра Олеговна? - нежданно огорошил он ее вопросом из-за спины, вместо ответа.    Причем спросил так, словно и сам все понял.    Саша замерла. Все равно больно. Вроде и смирилась уже. А ноет.    Она могла бы промолчать и пожать плечами, могла бы сказать, что надоело, или что 'не ее это'. Но отчего-то остановилась и глубоко вздохнула.    - Трудно смотреть на счастливых беременных, понимая, что самой это не суждено пережить, и слишком сложно смотреть в заплаканные глаза женщин, умоляющих тебя вылечить их от бесплодия, когда и себе помочь не можешь, - еле слышно прошептала Саша в прохладный воздух не поворачиваясь.    Сглотнула. И быстро пошла в дом, ничего не добавляя и не говоря больше.    Тимофей Борисович больше ее не останавливал, и насколько Саша видела из окон -- направился к своей хате.       Такого утра у него, кажется, уже года четыре не было. И сейчас в голове вертелся один протяжный нецензурный возглас.    Это ж надо было так...    Что? Влипнуть? Увидеть? Встряхнуться?    Тимофей не знал, но едва ли не вихрем влетев в свой дом, осознал, что впервые за эти годы ощущает такую чертову уйму эмоций. И не был уверен, что ему понравилось вспомнить, что значит ощущать себя живым человеком.    На секунду замерев у стола, Тимофей невидящим взглядом уставился на модель парусника в бутылке, которую собирал по ночам третью неделю. На полке над столом и на подоконнике стояло уже четыре готовых корабля в таких же бутылках. Как оказалось, это великолепно убивает время. Главное заставить себя усидеть, удержаться. Он часто и засыпал над моделями, как и вчера, собственно, или уже сегодня. В постель Тимофей перебрался ближе к трем. И проснулся от ее вопля и первой мыслью было, что кого-то поблизости режут заживо.    А когда понял, что кричит женщина -- и того хуже мысль закралась, вот и вылетел на улицу, как был. А она кота испугалась...    Глубоко вдохнув, он постарался задержать дыхание и собраться с мыслями. Но те, вырвавшись из привычной апатии, лихорадочно неслись вперед, обдумывая все то, что Тимофей узнал и увидел, делая выводы, которые не нравились ему.    Крепко выругавшись он взъерошил и так торчащие волосы и пошел в ванну, где в шкафу хранилась его аптечка для таких ситуаций. Однако не дойдя до шкафа Тимофей вдруг резко крутанул вентиль крана и подставил голову под ледяные струи душа. Колонку, как и обычно, он забыл с вечера включить.    Дыхание перехватило из-за чувства, будто кожу лица и шеи обожгло, хоть умом он и понимал, что температура низкая, а не высокая. Но это помогло встряхнуть и разум, и тело, тем более, что спал он в совокупности не больше трех часов. Появление врача из области в его амбулатории вытянуло на свет мысли, от которых тянуло убежать, спрятаться, и Тимофею пришлось долго сопротивляться этому желанию. Как ни странно, помогла ему мысль, что она, вроде бы, совершенно не знала ничего, что касалось бы причин его пребывания в Андреевке.    Теперь же, утром, ее присутствие тряхануло его, словно электрошок, только уже иначе. Тело горело и никакой ледяной душ не помог. Надо было полностью под тот залезть, может попустило бы? Только время где взять?    Пах горел и был настолько напряжен, что чертова эрекция мешала ходить. Оставалось надеяться, что она не заметила этот бугор в его штанах. Еще примет его за озабоченного маньяка.    Ё...лки-палки! Какого дьявола?!    С чего он так завелся, а?! От вида ее растрепанных длинных волос с шипящим котом вместо шапки?! Или от безразмерной, старой растянутой футболки, мешком болтающейся на ней?    Здорово! Просто великолепно!    Зло закрутив кран Тимофей поднял голову и уставился на свое отражение в зеркальной дверце шкафа.    То не обманывало, как и последние четыре года, наглядно демонстрируя Тимофею до чего он докатился. Трехдневная щетина, взлохмаченная мокрая шевелюра, которую он чаще всего сам корректировал, когда волосы начинали мешать, помятые черты лица и воспаленные глаза, в которых карие радужки просто терялись на фоне покрасневших белков из-за частого недосыпания. Жалкое зрелище.    Впрочем, кому какое дело до его вида-то? Ему так точно никакого.    Резко распахнув дверь, чтобы убрать с глаз долой слишком неприятное напоминание о том, кем он стал, Тимофей одной рукой вытащил небольшую коробку со всем необходимым для обработки и перевязки ран, а другой сдернул с вешалки полотенце. Захлопнув плечом шкаф, чтобы больше не любоваться, он быстро вытер голову и плечи, на которые стекали холодные струйки.    Бросив полотенце на пол, Тимофей еще раз вздохнул, пытаясь вернуть себе контроль над собой же.    Глупо было делать вид, будто бы он тупица. Стоило честно признать, что у Александры Олеговны не только глаза красивые. И в свете того, что им с ней предстояло много и тесно работать вдвоем -- Тимофей теперь предвидел проблемы.    Разве можно будет смотреть на нее и не вспоминать, как высокая грудь с торчащими темными сосками, сжавшимися от утреннего холода, просвечивает через вытертую ткань футболки? Он мог бы поспорить, что нитки ни черта не скрывали, потому как почти полностью рассмотрел все, чего ему хотелось. А ноги... Тьфу ты!    На такие ноги любой здоровый мужик может смотреть и смотреть. Что не будет мешать тому же мужику безумно сильно хотеть их сжать в ладонях, как и ее попку...    А он был определенно здоровым.    Да, что она себе думала, выбежав в таком виде во двор?! Ненормальная! Тоже ему, нашлась охотник на воров! Скорее, не дай Бог, оказалась бы жертвой какого-то насильника. Мало кто из здешних мужчин стал бы церемониться или сдерживаться, увидев такую красотку, да еще и полуголою.    Волна злобы поднялась изнутри. На ее глупость и необдуманность поступка. На себя, потому что сам мало чем отличался от любого такого мужика.    Едва увидел Александру Олеговну в таком виде, и еле заставил себя думать хоть о чем-то еще, кроме того, как бы опрокинуть ее тут же в траву.    Тимофею было стыдно за себя. Раньше он таким не был. Жизнь покорежила его, сделав человеком, которого он сам презирал и большую часть времени ненавидел.    Хотя... наверняка, увидь он Александру Олеговну в таком виде и десять лет назад -- не остался бы равнодушным. Только никогда бы не отнесся к ней так, не допустил бы подобных мыслей...    Черт! Казалось абсурдным называть ее так, когда кровь бешено неслась по сосудам, а в мозгу толпились очень неприличные образы. Но именно так и следовало поступать. Помнить о том, кто эта женщина.    Александра Олеговна. Она его коллега. Она испуганный и явно дезориентированный новой обстановкой человек и заслуживает уважения, а не того, чтобы он пялился на нее как свихнувшийся от нехватки секса пацан.    Правда, к слову, женщины у него действительно давно не было. Но не настолько же давно, чтоб мозги от желания потерять?! Да и раньше он как-то не ощущал последствий своего одиночества. Может потому сейчас так и вскипел?    К тому же, не стоило забывать, что он так и не прояснил вопроса с ее мужем. Хотя, исходя из последней фразы, полной горечи, Тимофей мог предположить, что брак распался.    И у него вызвала осуждение и злость мысль, что муж Александры Олеговны мог настоять на разводе из-за ее бесплодия.    Николай сказал бы, что не стоит сгоряча бросаться в воду и судить за глаза, ничего не зная. И был бы прав. Только, так же как и к бесконтрольному возбуждению, Тимофей оказался не готов к той волне... нет, не жалости, сочувствия, которая заполонила его после признания Александры Олеговны. Ее боль ощущалась и без слов, как и сила воли, которая заставляла ее гордо расправить плечи и честно ответить ему, а не врать.    Такие женщины заслуживали поддержки близких людей. Потому, вероятно, он и начал осуждать ее мужа, даже не зная, что там у них