восковой лоб, на котором лежала печать Дэнгора, и вспыхнули яркими искрами на острие меча в его руках. Но они не в силах были согреть сердца юной вдовы Авинция, что в рыданиях и мольбах провела ночь у остывших ног своего супруга.
В тишине закрытого дворика снова слышался ее одинокий жалобный плач. Он, то усиливался, и тогда невыносимо горькое отчаяние слышалось в нем, то стихал до дрожащего всхлипывания, похожего на слабые стоны умирающего. Королева была безутешна: сама ее жизнь закутана была в багряный саван и лежала на сухих ветках кострища; саму ее жизнь должен спалить безжалостный огонь. После чего, темные стены обители Вдов навсегда укроют юную королеву антигусов от света и людей. Там, в сыром и холодном полумраке, проведет она остаток дней печальной жизни. Таковым стал удел королевских вдов Антавии по воле царя царей.
Сейчас он слышал плач несчастной. Сидя в огромном кресле, Кхорх плотоядно улыбался в полумраке холодной залы, расположенной в Черной башне-донжоне. И тоже думал о короле.
Авинций оказался преданным слугой. Но его господин не сожалел об утрате. В груди Кхорха билось холодное и жестокое сердце. Оно не ведало земных привязанностей за многие века, что минули перед владыкой. Правление Авинция стало одной из вех в длинной череде лет и событий, выпавших на его долю. Он долго жил. Видел глазами мальчишки рождение Иктуса, и сам услышал глас таившегося в черной горе. Помнил первого короля юной Антавии. Своей рукой Кхорх венчал на царствование всех, кто восходил по воле его бога на престол Дэнгора. Он долго жил и уже чувствовал в древних жилах холод конца. Слышал пустым сердцем зов того, кто наградил его властью над всей землей, именуемой Сульфуром. Но жил сын Арахна слишком долго, чтобы понимать теперь, что душа его бессмертна, и уйдя в страну теней города Мертвых, он сумеет найти дорогу обратно. А вот преданный раб его, Авинций, навсегда потерял свою душу, легковерно вняв лживым словам коварных духов, что соблазняли на мерзкие поступки и глумились над родом людским, обещая за то вечную жизнь его слабой душе.
Страшно горели в темноте бесцветные, со стальным блеском, глаза царя царей. Он остро чувствовал горе вдовы, и впитывал непостижимое для него. Ощущая на губах соленую влагу, он пил слезы и боль королевы. Кхорх ясно видел перед собой образ хрупкой, как дикий, озерный цветок, девушки, так и не покорившейся ему душой. Теперь дух ее был сломлен, и он наслаждался страданьями гордой строптивицы…
Горю королевы сочувствовал старший сын Авинция, Овэлл, который тоже слышал сейчас ее рыдания, стоя в часовенке замка и устремив взор на статую Аспилуса. На его бледном лице, с большими, всегда печальными светло-карими глазами, лежала тень от большого черного капюшона карутского плаща. Временами он плотно сжимал сухие губы, и тогда его горящие глаза наполнялись слезами. Принц думал о том, что завтра презренный Кхорх возложит на его чело корону Антавии, и старший наследник престола займет место отца, которого презирал всем сердцем. Но Овэлл не желал этого! Он жалел себя, как жалел осиротевшую королеву Дэлу, которая теряла все. Все, чем владела совсем недавно, чему радовалась восторженным сердцем.
Но и принц, приобретая корону, обрекал себя на плен. Он не хотел ни венца, ни царствования. Венца – от рук Кхорха. Царствования - под его гнетом. Стать королем без королевства? Превратиться в раба властелина Сульфура? Считаться «опорой и наставником» народа, и даже не принадлежать самому себе! Ведь всё в Антавии, всё, до последней пылинки было собственностью сына улхурского демона.
Не так давно принц искал спасения на острове Карут, где в уединенной тиши галерей монастыря слушал долгие беседы отцов-служителей и перелистывал труды мудрецов Апикона. Наставники указали принцу дорогу в иной мир, где законы Арахна не имели над ним власти. То был мир, где награду получали достойнейшие, и не по праву наследования, а благодаря личным достижениям - уму, таланту, душевным качествам. И он всем сердцем жаждал остаться в нем, но … не мог противостоять воле настоятеля, открывшего ему эту благословенную землю, и теперь захлопнувшего перед ним ее врата.
В обители Наррмора у принца Овэлла была своя келья, которую ради исключения предоставил ему магистр. И, нужно заметить, он проводил в ней больше времени, чем в замке короля-отца, предпочитая удел отшельника придворной жизни. Ни у Авинция, ни у младшего брата Ормонда, ни у одного из многочисленных родственников принц не находил ни симпатии, ни понимания. В огромном дворце, среди сотни подданных, наследник трона чувствовал себя одиноким и ненужным. Приемы, собрания совета Дэнгора, пиры – все это казалось Овэллу праздным времяпрепровождением. Военные походы отца – неоправданной жестокостью. Суды Кхорха, где царь царей глумился над людьми, не различая ни сословия, ни возраста, ни пола – надругательством над великим народом. Вся жизнь, что велась в Бэгенхелле, давно стала для принца греховной и чужой.
И только во владениях магистра Наррморийского он нашел то, к чему стремилась его душа. Прячась на острове Карут, наследник скрывался от мира. И словно попадал на небеса. Уединение, молитвы, чтение книг, размышления, да общение с братьями-послушниками – вот что стало для него наградой за те страдания и унижения, что терпел он среди почтенной знати. Строгая красота обители, умиротворяющая тишина галерей, прелесть сада, с его прохладой и непередаваемой игрой света и тени, великолепие сверкающего Лакриса, загадочный рисунок скал, багряные закаты и лазоревые рассветы – разве мог Овэлл променять все это на скуку темных залов дворца? Покой, благодать и обособленность этого мира, созданного по божественной воле, возносили его над мирской суетой, и он уже не желал себе иной участи, кроме одной – навсегда остаться в Наррморе, посвятив себя служению Аспилусу и братьям-послушникам.
Физически слабый от рождения, легко внушаемый, он никогда не стремился взойти на престол. Его отец, король Авинций, хорошо понимал, что старший сын не может стать достойным правителем и всегда возлагал надежды на младшего. Однако, незадолго до своей кончины, назвал Овэлла своим приемником, чем весьма удивил придворных и оскорбил Ормонда, уже считавшего себя господином Антавии. Что говорить про того, кто стал наследником? Тот впал в горькое уныние, и на последнем совете твердо вознамерился отречься от венца в пользу младшего брата. Но, поделившись надеждой с Магнусом, главой и настоятелем святой обители, вдруг поменял решение. Тот убедил Овэлла принять корону, обещая не только покровительство и благословление, но и возможность посещать Карут. От этого принц отказаться не смел…
А младший отпрыск Авинция возненавидел Овэлла, которого никогда даже не считал своим соперником. Нежданно оставшись без поддержки отца, он замыслил устранить противника, решившись на преступление. Недолго думая, принц Ормонд нанял убийцу, пообещав тому солидное вознаграждение. Но струсив, в последний момент отказался от этой затеи. Он спешно поднял свое войско и ушел с походом в степи Энгаба, где вознамеривался снискать славу великого полководца и тем привлечь не только любовь народа, но и благодарность совета.
«Я покорю эверцев, это большое и дикое племя, – пообещал он отцу на прощание, явившись перед ним в серебристой кольчуге и шкурой барса, перекинутой через могучее плечо. – Может, тогда к тебе возвратится разум, и, повинуясь чувству справедливости, ты вернешь мне надежду стать королем. Когда то я был первым в твоем сердце. Ты верил в меня и понимал, что лучшего правителя для Дэнгора не найти. Не знаю, отец, кто внушил тебе убогую мысль оставить трон и наше королевство этому слюнтяю, который способен только вздыхать над книгами, да слушать проповеди старого безумца Магнуса. Помни, отец, я стану победителем и приведу за собой тысячи новых рабов! Тогда ты сам попросишь меня принять сапфировый венец!»
Но чаяньям Ормонда не суждено было сбыться.
Орды эверцев смяли войска антигусов в первом же сражении. Принц-полководец бежал. А вернувшись в Антавию, застал отца на смертном одре…
В этот час младший сын тоже не оплакивал родителя. Он так и не простил ему своей несчастливой судьбы, что сделала его наследником брата. Ормонд не горевал по отцу. Но и тоска, бросившая высокородного потомка Бэгов в дикие степи, больше не терзала его душу. Может быть впервые, с тех пор, как ему стала известна последняя воля короля, он с легкостью думал о том, что не скоро (а, может быть – никогда) не взойдет на трон королевства. Теперь Ормонд не проклинал Авинция, не жаждал смерти несчастного брата. Пусть синие сапфиры Дэнгора не украсят его чела, но отчего не может воссиять на нем иное драгоценное сокровище?
Из надежных источников принц Дэнгора узнал, что визитер, которого ожидал он в это утро, был тайно связан с царским домом Кифры. Внимание Магнуса из Наррмора, с одной стороны, стало для него
