Москва и Орда

застать его еще в русских пределах, но будучи вынужден из опасения перед москвичами идти окольным путем, не сумел этого сделать.

Той же осенью к Дмитрию от Тохтамыша пришел посол Карач. Целью этого посольства, несомненно, был вызов великого князя в Орду, естественный в сложившейся ситуации. Таким образом, Дмитрий

после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но не отправил туда первым даже посла — фактически это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача — только весной следующего, 1383 г. он отправил в Орду своего старшего сына Василия, 'а съ нимъ бояръ старе-иших'⁹⁵.

Этот ход был политически точен. Если бы великий князь отправился сам, во-первых, его жизнь была бы в опасности — если не от хана (что, впрочем, должно было представляться вполне реальным — Михаил и Александр Тверские были казнены за куда меньшие провинности, им и в голову не приходило воевать с 'самим царем'), то от бывших мамаевых татар, желающих отомстить за позор Вожи и Куликова поля, или находившихся в Орде людей Михаила Тверского. В случае гибели Дмитрия Московское княжество попало бы в сложную ситуацию: его старшему сыну было 11 лет. В убийстве же Василия заинтересованных не было: для хана оно означало бы усугубление конфронтации с Дмитрием, для мамаевых татар не имело смысла, так как княжич не участвовал в Куликовской битве, для тверичей означало бы навлечь на себя месть Дмитрия, от которой, как показал пример Олега Рязанского, покровительство Орды не спасет. Во-вторых, поехав в Орду лично, Дмитрий поставил бы себя вровень с Михаилом Тверским и признал бы свое полное поражение. С другой стороны, послать кого-либо рангом ниже великокняжеского сына было бы в данной ситуации чрезмерной дерзостью.

Михаил Тверской, несмотря на личную явку, великого княжения владимирского не получил, оно было оставлено за Дмитрием Ивановичем. В качестве причин такого решения хана в историографии назывались богатые дары, полученные от москвичей, и реалистическая оценка Тохтамышем соотношения сил на Руси⁹⁶. Исходя из общих соображений подобного рода, можно еще вспомнить, что Тохтамыш уже готовился к войне с Тимуром⁹⁷ и ему невыгодно было иметь в тылу сильного врага. Но представляется, что сложившуюся в 1383 г. ситуацию можно рассмотреть более детально, обратив должное внимание на известие Новгородской IV летописи, что 'Василья Дмитре-евича приа царь въ 8000 сребра'⁹⁸. Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с его владений (т. е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 рублей в год⁹⁹, в том числе с собственно Московского княжества 1280 рублей (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича)¹⁰⁰ или (если в этот расчет не входит дань с самой Москвы) несколько больше — около 1500 рублей¹⁰¹. Цифра 8000 рублей близка к сумме выхода за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества; последняя была равна за этот срок 2560 рублям или около 3000, а без учета дани с удела Владимира Андреевича — 1920 или немного более 2000. Следовательно, очень вероятно, что Василий привез в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира, особенно сильно пострадавшего от ордынских войск и потому малоплатежеспособного), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года выход и с территории великого княжества Владимирского (8000 рублей)¹⁰². Таким образом, Москва признала долг по уплате выхода с Московского княжества за время правления Тохтамыша после гибели Мамая (6889– 1381/82 и 6890–1382/83 мартовские годы). Выплата же задолженности выхода с великого княжества Владимирского была поставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала себя свободной от этих обязательств — выполнять их должен был бы новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не продолжать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к продолжению конфликта и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо сумму долга. Настаивать на уплате выхода за 1380 г. и тем более за период правления в Орде Мамая Тохтамыш не стал. Таким образом, в 1383 г. был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, но Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.

Произошло ли в 1383 г. возвращение к нормам выплаты дани, принятым при Джанибеке и Узбеке? Имеется единственное свидетельство о ее размере в 'дотохтамышеву' эпоху: дань с Тверского княжества в начале 20-х гг. составляла 2000 рублей, причем, скорее всего, это сумма выхода за один год (см. гл. 2). Московское княжество было примерно одних размеров с Тверским, следовательно, вряд ли с него требовались меньшие выплаты. А это значит, что около полутора тысяч рублей, причитавшихся с Московского княжества при Тохта-мыше, были меньшей суммой, чем та, которая поступала в Орду при Узбеке и Джанибеке. По-видимому, это сумма, которую обязался платить Дмитрий по докончанию с Мамаем 1371 г., или несколько ббль-шая, о которой договорились Дмитрий и посол Тохтамыша в конце 1382 г. Вероятно, и дань с территории великого княжения уступала в размерах той, что выплачивалась до 'замятии' в Орде.

Осенью 1383 г. во Владимире побывал 'лют посол' Тохтамыша Адаш. Очевидно, он и привез Дмитрию ярлык на великое княжение. Михаил Тверской тогда еще находился в Орде: он вернулся 6 декабря, и вскоре после этого был убит Некомат Сурожанин, в 1375 г. добывший тверскому князю от Мамая великокняжеский ярлык: 'тое зимы убьенъ бысть некий брехъ, именем Некоматъ, за некую крамолу бывшую и измену'. По- видимому, эти два события связаны между собой: в Москве санкционировали устранение Некомата (из летописного известия неясно, была это казнь или убийство) тогда, когда стало окончательно ясно, что Михаил не получил в Орде желаемого.

Впрочем, тверской князь вернулся все же не с пустыми руками. 6 мая 1382 г. умер кашинский князь Василий Михайлович, а в 1389 г. в Кашине скончался сын Михаила Тверского Александр; следовательно, между 1382 и 1389 гг. Кашин оказался под властью тверского князя. Это противоречило одному из пунктов договора 1375 г.: 'А в Кашин ти (Михаилу. — А.Г.) ся не въступати, и что потягло х Кашину, ведает то вотчичь князь Василеи. Ни выходом не надобе тобе ко Тфери Кашину тянути. А его ти не обидети. А имешь его обидети, мне его отъ тобе боронити'. В грамоте не оговорена судьба Кашина в случае бездетной смерти Василия Михайловича; но поскольку его отчина высвобождалась из-под юрисдикции Твери и кашинский князь становился непосредственным вассалом Дмитрий Ивановича, в такой ситуации должно было действовать древнее право великого князя владимирского на выморочные княжества. Тем не менее Кашин достался не ему, а тверскому князю.

1399 г. датируется дошедший до нас текст докончания Михаила Александровича с Василием Дмитриевичем Московским. Здесь, в дотличие от договора 1375 г., тверской князь именуется просто 'братом', а не 'молодшим братом' московского; сохранено обязательство тверских князей не претендовать на великое княжение владимирское, даже если татары будут им его 'давати'. Поскольку дошедшая до нас грамота адресована Василием Михаилу, обязательства московских князей по отношению к тверским не сохранились. Но в договоре 30-х годов XV в. Василия II с Борисом Александровичем Тверским (в этом случае имеется, наоборот, грамота тверского князя московскому) теми же словами, какими в грамоте 1399 г. говорится об отказе тверских князей от претензий на Москву, великое княжение и Великий Новгород, декларируется отказ московских князей претендовать на 'Тферь и Кашин'; поэтому можно полагать, что не сохранившаяся грамота 1399 г. с перечнем обязательств московских князей также содержала признание принадлежности Кашина Тверскому княжеству.

Таким образом, докончание 1399 г. касалось, по-видимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича 'братом' и признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.