пистолет.
— Вы кто? — хрипло спросил младший лейтенант. — Свои мы, — успокоил его Иван.
— Кто — свои?
— Ополченцы из Могилева.
Младший лейтенант опустил пистолет и закрыл глаза. — Бежите?
— Нет. Возвращаемся в город.
— Правильно, — тихо сказал младший лейтенант. Ребята вновь услышали его прерывистое дыхание.
— Идемте с нами, — предложил Иван.
Младший лейтенант открыл глаза и слабо улыбнулся.
— Рад бы в рай... — проговорил он и кивнул на потемневшую от крови скомканную штанину, перевязанную ремнем. — Я ведь без ноги, ребята...
— Как без ноги? — удивился Эдик.
— Отбило миной во время ночного боя. Я вот и заполз сюда...
В блиндаже наступило тягостное молчание.
— Мы вам поможем, — горячо заговорил Иван. — Тут недалеко деревушка. Там у нас одна знакомая...
— Спасибо... — прохрипел младший лейтенант. — Спасибо, ребята. Поздно...
— Мы вас занесем, честное слово, — не успокаивался Иван. — Вдвоем с другом...
— Не надо... Мне уже немного осталось... Лучше я вам помогу... Только слушайте внимательно... Пробираться надо возле аэродрома на Луполове. Там у них кухни и разные тыловые части. А за мост каждую ночь бои... — Младший лейтенант снова замолчал и дышал часто и прерывисто.
— Вы отдохните, — попросил Эдик. — До ночи еще далеко.
— Я не доживу до ночи... — сказал младший лейтенант просто, как говорят о повседневных обыденных вещах. — Вы должны знать, что передний край проходит по западным окраинам города... Со стороны Бобруйского шоссе — вдоль поселка шелковой фабрики, со стороны Минского — у деревни Пашково, со стороны Шклова — у детской коммуны и товарной станции...
— А на Луполове? — спросила Иван, — На Луполове есть наши? — Нет... — вздохнул младший лейтенант.
И снова в блиндаже наступило тягостное молчание. Раненый закрыл глаза и как будто задремал.
— Мама! — неожиданно позвал младший лейтенант. — Открой, пожалуйста, окно. Душно...
— Бредит, — прошептал Иван. — Давай положим его повыше... — Они осторожно приподняли белокурую голову младшего лейтенанта и подложили вчетверо сложенную шинель.
— Пулемет с правого фланга!... Бей их, ребята... бей... — заметался младший лейтенант и снова затих. Только грудь его вздымалась часто-часто. Почерневшие губы полуоткрылись, обнажив ослепительно белый ряд зубов.
Эдик сидел, прислонившись к плечу Ивана, и молчал. Все его мысли были там, за Днепром, где их ждали студенты, где ждала Maрия. Что с ними сейчас, в эту минуту? Эдик не мог себе представить, что противотанковые рвы, па которых работали десятки тысяч людей, сегодня уже никого не защищают, что гитлеровцы на товарной станции, а там мама, брат Митя, Светлана Ильинична, Григорий Саввич, Сергей и Вера. Нет, надо во что бы то ни стало туда, к друзьям, к любимым, и будь что будет... Зато рядом со всеми, вместе со всеми... Он почувствовал, как Иван легонько толкнул его.
— Умер, — прошептал Иван.
И только теперь Эдик услышал гнетущую тишину в блиндаже. Она была особой, не такой, как раньше, напряженной до звона в ушах. Младший лейтенант лежал неподвижно, полуоткрыв рот, запрокинув голову.
— Умер, — повторил Иван, подошел к младшему лейтенанту, взял из его руки пистолет, положил в карман, легонько вытянул шинель из-под головы и накрыл ею покойного.
— Уйдем отсюда, — сказал Эдик. — Страшно? — спросил Иван.
— Нет, просто не хочется...
В это время снова начала бить артиллерия. Методично, точно соблюдая интервалы. Так вколачивают в землю сваи тяжеленной металлической бабой.
— Лучшего места не найдешь, — тоскливо сказал Иван. — Скоро начнет смеркаться.
Долго сидели молча. Потом Эдик достал из кармана
измятую папироску, закурил. Иван покосился на него. Эдик затянулся раз, второй, протянул окурок Ивану.
— Слушай, Ваня, — прошептал Эдик. — Значит, мы напрасно копали эти проклятые противотанковые рвы?
— Ничего не напрасно, — ответил Иван. — Ты же сам видел под Буйничами, что не напрасно. Правда, это не спасение от бед, но все-таки...
— Что ты успокаиваешь и меня и себя... — шептал Эдик. — Не рвами и не реками их надо останавливать. Пушками, танками и таким огнем, чтобы от него железо горело.
— Уже не веришь, что под Могилевом их остановят? — тоже шепотом спросил Иван.
— Не верю, — задумчиво ответил Эдик.
— Все вы, поэты, люди настроения... — с раздражением прошептал Иван. — Ты посмотри, сколько времени держимся. А они вынуждены топтаться на месте, бросать под Могилев все новые силы. Ты понимаешь, что это значит?
— Допустим.
— Не понимаешь. Иначе не махнул бы рукой на родной город.
— Не городи чепухи, — обиделся Эдик. — При чем тут родной город? Я думал, я был уверен, что на Днепре все решится. К этому готовились, на это рассчитывали. Я думал...
— И думай, — перебил его Иван. — Еще неизвестно, как повернутся события. Может, к окруженному Могилеву уже спешит помощь.
— Может... — неопределенно произнес Эдик и замолчал.
В сумерках, ребята покинули блиндаж и вышли в редкий сосонник, слабо освещаемый заревом далекого пожара. Над Луполовом взлетали ракеты и трассирующие пули. В багрянце неба, нервозных вспышках прожекторов, гуле машин и тягачей было что-то зловещее.
Осторожно минуя дороги и улицы, ребята направились в сторону аэродрома, где, по словам младшего лейтенанта, можно было проскользнуть к Днепру. Где перебежками, а где ползком Иван с Эдиком пересекли Луполово и чуть не напоролись на группу гитлеровцев, расположившихся на травянистом поле аэродрома. Ребята замерли, слившись с землей. Гитлеровцы разговаривали негромко, иногда раздавался заливчатый смех.
— О чем они? — шепнул в ухо Эдику Иван.
— А черт их знает... — так же тихо ответил Эдик. — Стыдно. Семь лет учили немецкий — и ни в зуб.
— Не скажи, — съязвил Иван. — А парцицип цвай, а имперфект? Геноссе Стасевич, гее ан ди тафель...
— Тише... — Эдик схватил Ивана за рукав. — Слышишь?
С востока нарастал могучий гул моторов. По ровному сильному звуку ребята сразу отличили — шли советские самолеты.
— Ну, что? — горячо зашептал Иван. — Я тебе говорил, что еще ничего неизвестно, что к Могилеву подойдет помощь.
— Давайте, давайте, родные... — звал их тихонько Эдик, и самолеты, словно услышав его, загудели над Луполовом.
По небу зашарили прожекторы, и ударили зенитки. Самолеты не меняли курса. Прямо над аэродромом один из них повесил яркий большой «фонарь». Ребята услышали истошные крики и команды. К улицам и дорогам, ведущим за город, рванулись машины и повозки. Рев моторов, стрельба зениток — все слилось в сплошной гул.
Солдат, на которых напоролись Иван с Эдиком, как ветром сдуло с аэродрома. В это время со стороны
