— Слухай, хлопец, — говорил он, — выпусти меня отсюда. Я и так весь в курином дерьме.
— Не угрожай, — твердил спокойно Виктор.
— Да я ж не угрожаю. Просто хватил лишнего. Дай, думаю, попугаю трохи этих красных.
— Не пугай.
— Про вашу семью все в местечке знают. Батька — коммунист. Ты тоже в коммунисты метишь.
— Не твое дело, — приговаривал Виктор, продолжая спокойно сидеть на крыльце. — За то, что ты пьяный потерял при исполнении обязанностей оружие, тебя, конечно, выгонят из жандармерии. А про то, что мы красные, забудь. Нас ведь вон сколько на белом свете. Сам знаешь, сколько за рекой красных.
— Знаю... — чуть не плакал жандарм. — Пожалей ты меня и мою семью. Не лишай куска хлеба.
Виктор подождал немного, докурил цигарку, плюнул на окурок, швырнул его под ноги и пошел к курятнику. Он отбросил защелку, и перед взором ребят предстал перепачканный жалкий жандарм. Такого жандарма Иван еще ни разу в жизни не видел и поэтому громко расхохотался. Смеялись дети, мать и даже Виктор.
— Ну, вот что, — сказал Виктор, — теперь мы квиты, и чтобы ни ты, ни твои дружки больше в этом дворе никогда не появлялись. Понятно? — Виктор протянул жандарму револьвер и сказал по-польски: — До видзэння.
— До видзэння, — машинально повторил жандарм и огородами побрел домой отмываться.
И еще помнит Иван, что у Виктора была какая-то большая страшная тайна. Большая потому, что о ней никто не знал, кроме самого Виктора, а страшная потому, что за эту тайну жандармы без всякого разговора могли посадить в тюрьму на всю жизнь.
Виктор уходил иногда куда-то и пропадал ночами. Потом, пошептавшись с матерью, стал отправлять к тетке Наде, что жила у пограничной речки, среднего брата Виталика. Перед этим Виктор долго выстругивал красивую палочку, чтобы Виталику было легче в дороге, а при случае и от собак можно было отбиться.
Провожая Виталика в дорогу, Виктор строго наказывал брату беречь пуще глаза эту палочку, а придя к тетке Наде, не бросать ее где-нибудь во дворе, а поставить в углу, под иконами. Виталик был удивлен таким вниманием к простой деревянной палочке, но спустя года два именно из-за этой выструганной Виктором палочки вся семья была вынуждена бежать через границу.
Случилось это так.
По пути к тетке Наде Виталика задержали какие-то люди в цивильном. Они расспрашивали, кто он и куда идет. Виталик, как умел, лгал сыщикам.
Но вот они стали его обыскивать. Это было на лужайке, вблизи соснового бора, который тянулся до самого их городка. Сняли шапку, распороли ее на куски, заставили снять штанишки, рубашку. Обыскивали каждую складочку. И, наконец, один из них, худенький такой, тощий, с быстрыми маленькими глазками, взял в руки деревянную палочку, долго ее рассматривал, а потом рывком потянул за ручку, и палка разделилась на две части.
В тайнике одной из частей лежала бумажка. Сыщики наклонились над ней. И в эту минуту Виталик, который сразу понял, в чем дело, бросился к лесу. За ним бежали, стреляли, а он, петляя, как заяц, ушел от преследователей, а поздним вечером явился домой.
И еще помнит Иван ту страшную ночь.
Как-то сразу похолодало, подул резкий северный ветер с дождем, который бил в лицо, как град.
Виктор, увидев на пороге Виталика, тут же приказал матери собираться и собирать детей. Откуда-то он пригнал подводу, что можно было взяли с собой и скоро выехали из местечка. Виктор молча беспрерывно понукал лошадь, и, словно понимая без слов своего неожиданного хозяина, она мчалась сквозь этот ветер, сквозь этот дождь и этот тревожный мрак, выбиваясь из сил. Поздней ночью приехали к тетке Наде. Тетка Надя совсем не испугалась, когда узнала, в чем дело. Она распрягла лошадь, отвела ее в сарай. Повозку поставили к стене гумна и присыпали соломой.
Когда все собрались в хате, тетка Надя, не таясь детей, сказала:
— Ну, вот что, мои родненькие. Сегодня погодка для вас хорошая, но перевезти не могу — нет такого уговора... А вот завтра — милости прошу...
— Завтра они будут здесь, — твердо сказал Виктор.
— А я никого не знаю и никого не видела, и пусть они поцелуют мне в одно место. А вас чтоб духу тут не было. До завтра. Собирайтесь.
Тетка повела своих гостей в ночное, мокрое, холодное поле, а потом в темноте все различили старое заброшенное кладбище с покосившимися крестами. Дети заплакали от страха. Заплакал и Иван. Мать молча погладила ребят по мокрым, холодным плечам, и дети успокоились.
— Ну, вот и пришли, — тихо сказала тетка Надя и открыла перед ними старый, но сухой склеп. Когда Виктор зажег спичку, все увидели песчаный пол и обвалившиеся стены, над которыми чудом держалась ветхая крыша.
— Пересидите день, а ночью я вас перевезу, — сказала тетка Надя и, немного подумав, добавила: — В случае чего до лодки сами дорогу найдете. Виктор знает, где я ее ховаю.
— Спасибо тебе... — тихо сказала мать, и Иван почувствовал, что в голосе ее прозвучали слезы. Он прислонился плечом к матери и больше ничего не слышал, потому что моментально заснул.
Когда проснулся, в щели крыши пробивалось яркое солнце. В склепе шепотом разговаривали Виктор и Виталик.
— Я же тебя предупреждал — заметишь что-нибудь подозрительное, — палочку выбрось, как будто она тебе не нужна. А место, куда выбросил, — запомни.
— Забыл... — вздохнул Виталик.
— «Забыл, забыл»... — передразнил Виталика Виктор, — какой же ты после этого коммунист?
Виталик долго молчал, а потом задумчиво спросил»
— А с коммунистами не случаются несчастья?
— Случаются, конечно, — ответил Виктор, — и, может быть, чаще чем с другими, потому что они за простой народ идут.
Потом опять было молчание, и опять его первым нарушил взволнованный Виталик:
— А что я носил в этой палочке?
— Почту.
— Так я был простой почтальон?
— Не простой, а коммунистический.
— А тетка Надя?
— Она тоже почтальон.
— А почему нельзя было эти бумаги бросить в обыкновенный почтовый ящик?
— Нас бы сразу всех переловили.
— А на советском берегу нас примут?
— Примут. Мы ж не чужие. Ночью тетка Надя не пришла.
— Взяли ее, — сказал Виктор. — Теперь делайте все, что я буду говорить.
Их было пятеро. Шли они гуськом, друг за дружкой. Впереди — Виктор, за ним Виталик, потом Иван, и последней шла мать. Она вела за руку меньшего.
Ночь, как назло, выдалась тихая, звездная. Несколько раз останавливались. То ли отдыхали, то ли Виктор проверял, чтобы впереди не было жандармов или пограничников. Больше всего он боялся, что возле лодки, припрятанной теткой Надей, будет засада. Но засады не было.
В лодку садились тихонько, без единого звука. Только Виктор все время приговаривал:
— Сидите смирно, не то все пойдем ко дну...
И все, казалось, шло хорошо. Вот уже Виктор оттолкнул лодку от берега, вот она приближается к середине реки. И вдруг раздались выстрелы и крики, которые невозможно было разобрать. То ли жандармы, то ли пограничники заметили беглецов.
— Ложись на дно! — приказал Виктор.
Виталик с Иваном плюхнулись на залитое водой дно. От холода или от страха Иван дрожал всем телом. А с покинутого берега уже били часто-часто.
— Из пулемета, гады, — проворчал Виктор, изо всех сил нажимая на весла.
Казалось, лодка крутилась на месте, как привязанная. Но это только казалось. Вот уже ткнулась она
