— А ты откуда знаешь? — спросил Михаил.
— Оттуда, что я дрался в ополчении, потом был ранен, потом мать забрала домой из госпиталя.
— Еще раз прости... — попросил Михаил. — Знаешь, я думал, ты так...
Наступило молчание.
— Хто казав, що бога немае? — заговорил украинец. — А хто нам послав этого хлопца, этого парубка дорогого. Ось гналы нас до станции — жить не хотелось, хай бы кончалы конвоиры просто на майдани, а теперь...
— Надо что-то придумать, — тоном приказа произнес
Михаил. — Посмотрите там вдоль стен. Может, доска послабее найдется.
Вдоль стен прошло движение.
— Черта с два, — сказал из угла басовитый голос.
— Ломик бы какой-нибудь... — сказал кто-то.
— От дурень, — незлобно упрекнул украинец. — Какой ломик, когда в кармане даже гвоздя нету.
«В, кармане?» Ивану стало жарко при одной мысли. У него в кармане был перочинный ножик. Он носил его при себе с той поры, как пошел работать в бригаду путейцев вместе с Сергеем. Он со страхом ощупал карман— а вдруг потерял, когда бегал, пригибаясь, под вагонами? Нет, ножик был на месте.
Иван с трудом пошевелился, сунул руку в карман, взял нож, теплый и гладкий, и протянул его Михаилу.
— Сгодится?
Михаил стиснул Ивана в объятиях, щекоча своей рыжеватой небритой бородой.
— Ребята! — объявил он, чтобы всем было слышно. — У нас на всех есть один перочинный нож. Давайте помозгуем, что можно им сделать.
— Распороть брюхо Гитлеру, — зло произнес басовитый голос.
— А еще?
— Воткнуть его себе в задницу, — проворчал украинец.
— В нашем положении такими кусками не бросаются, — рассердился Михаил. — А ну-ка, Ваня, отодвинься от двери.
— Легко сказать...
— Ребята, пожмитесь немного, дайте глянуть, что на этих дверях творится... — Михаил уцепился за болт, который проходил стенку насквозь и крепился в середине вагона гайкой и контргайкой. — Как думаешь, что это за штука? — спросил он Ивана.
Иван посмотрел на дверь. На уровне болта, продетого сквозь стену, находился второй, закрепленный на двери.
— Это крюк, на который опускается задвижка...
Михаил задумался. В вагоне было тихо. Все прислушивались к разговору Ивана и Михаила. Прислушивались затаив дыхание, боясь помешать осуществлению чего-то важного, что может решить их судьбу раз и навсегда. — А если этот крюк, к примеру, вытолкнуть?
— Дверь откроется, — улыбнулся Иван.
— Вот именно. Дверь откроется, — задумчиво повторил Михаил. — Но для того чтобы его вытолкнуть, надо вырезать толстый слой дерева вокруг болта, на котором держится крюк... Слыхали, ребята?
— Слыхали... — пришел в движение вагон.
Михаил повертел в руках ножик, раскрыл его, обнажив два довольно крепких лезвия, и крякнул:
— Ну, ребята, за работу. Начнем мы с Иваном, а потом каждый кто сколько сумеет. Кроме раненых и больных. Главное, чтоб мы работали день и ночь, день и ночь без отдыха. Иначе нам хана...
Они решили поменяться местами с Иваном. Сделать это было нелегко. Для того чтобы уступить свое место Михаилу, Иван должен был упереться руками в дверь, чтобы отодвинуть своих соседей. Послышался стон, кто-то громко и матерно выругался.
— Ничего, браток, потерпи, — мягко сказал Михаил. — Ради такого дела...
Иван увидел, как Михаил ловко обвел лезвием поле вокруг болта, как начал резать наискось, как первые мелкие стружки упали на пол. Дерево оказалось твердым и темным, словно его пропитали каким-то составом.
Михаил отломал щепочку и пустил ее по рукам.
— Кто угадает, знатоки, что за дерево?
Вагоны дернулись и покатились. Сперва в одну сторону, потом в другую, потом снова дернулись, и колеса покатились по стрелкам со скрежетом и визгом.
«Готовят эшелон к отправке, — подумал Иван. — А где-то тут на путях ходит с бригадой Сергей и не знает, что Иван катается мимо него в вагоне военнопленных, что скоро, наверное, его отправят в какой-то Освенцим, и если даже удастся бежать, то встретится ли он когда-нибудь снова со своими друзьями, дороже которых, кажется, нет никого на свете. Подать бы сейчас, пока состав формируется, какую-нибудь весточку о себе. Выбросить в зарешеченное окно какую-нибудь свою вещь, чтобы Сергей догадался, что это знак, оставленный для него... Ну и что? Просто подумает, что бежал и потерял нечаянно. Никому в голову не придет, как прежде не приходило Ивану, что он попадет в добровольный страшный плен и навсегда покинет родной город и друзей».
Михаил медленно снимал стружку за стружкой и ждал от товарищей ответа. Те передавали щепочку из рук в руки.
— Обыкновенная сосна, — сказал басовитый голос, который принадлежал худому, среднего роста человеку в рваной грязной стеганке. На голове у него была комсоставская фуражка без козырька. Продолговатое лицо от худобы казалось еще длиннее. На лице выделялся большой крючковатый, как у птицы, нос.
— Это ты, Семенов? — спросил, не прекращая работы, Михаил. — А почему ж эта сосна твердая, как дуб, и такая же темная?
— Видно, ножик липовый, — спокойно сказал Семенов, — а темная сосна от красок, да и масло было вокруг этого болта, пока его завинчивали.
— Зараз один черт — дуб чи береза. Главное, абы швидче резалось...
— Правильно толкует Гречиха, — сказал Семенов. — Нам эти исследования что мертвому клизма.
— А я, слышите... не хочу умирать... Я есть хочу... есть... А что, кухня еще не приезжала?
Иван впервые услышал этот дрожащий голос, и мурашки побежали по его спине.
— Хороший парень, старший лейтенант-танкист, — сказал Ивану Михаил, — но немного того... Мы скрываем его от лагерного начальства, а то расстреляют.
— Я есть, есть хочу, — снова послышался голос старшего лейтенанта, и кто-то рядом с ним тихо сказал:
— Ты успокойся Славик, приедет кухня, мы сбегаем с твоим котелком. Потерпи...
Славик умолк. Иван посмотрел на Михаила — капельки пота свисали на рыжеватой щетине. Он работал тяжело, нож уже едва слушался. «Сил нет у людей», — подумал Иван и сказал Михаилу:
— Моя очередь.
Михаил поднял глаза, охотно протянул нож Ивану и вздохнул:
— Так мы год будем резать.
Они снова поменялись местами с Иваном, и опять кто-то застонал и матерно выругался. Иван не обратил на это никакого внимания. Он держал нагревшийся в руках Михаила нож и думал о том, как бы ускорить работу. Он открыл лезвие покороче и стал им, как стамеской, откалывать кусочки дерева. При этом был слышен легкий, но все-таки стук, и Михаил забеспокоился:
— Нет, Ваня, так мы можем засыпаться раньше времени. Давай по-прежнему, пусть потихоньку, но все-таки вперед.
По примеру Михаила Иван начал срезать мелкую темную стружку все глубже и глубже, и почему-то в этот момент ему припомнился вечер из далекого детства, когда его брат Виктор выстругивал для Виталика ту самую палочку, из-за которой им пришлось бежать с польской стороны на советскую. Стружка сначала была ярко-зеленой, потом вялой и беленькой. Она цеплялась за лезвие ножа, и Виктор пальцами снимал ее. В хате пахло свежим резаным деревом. А здесь сосна была твердой и упругой, лезвие с трудом входило в нее, но Иван отыскивал уязвимые места, чтобы поддеть тонкий слой и отколоть щепочку. Но вот на пути лезвия
