стрелкового полка 103 стрелковой дивизии, в ноябре сорок первого попал в плен, бежал, скрывался на родине от немцев. С весны сорок второго стал подпольщиком в группе Рудакова. Его называли героем витебского подполья. Будучи ближайшим помощником руководителя этого подполья Морудова, Шпаков устраивал дерзкие диверсии на железных дорогах Витебск — Орша и Витебск — Полоцк, выкрадывал оружие со складов вермахта, снабжал разведданными партизанскую бригаду Бирюлина, потом сам возглавил в Витебске подпольную группу, командовал разведгруппой под Минском… Только в июне сорок четвертого вышел он из вражеского тыла вместе с Зиной Бардышевой.
На отдыхе и переподготовке пробыл неполных два месяца… А теперь вот снова командир группы.
Эх, Павка, Павка! Ушел Павка, не попрощавшись ни словом, ни взглядом, не успев даже понять, что умирает, что убит.
Сгинул, оставив ему восемь разведчиков-десантников и немыслимо трудное задание, за которое теперь он, Николай Шпаков, в ответе.
В квадрате, засаженном в два яруса елками, группа, круто повернув вправо и назад, отрывается от преследователей. Немцы, освещая лес ракетами, уходят все дальше на север. Мельников, орудуя саперной лопатой, минирует след группы миной-противопехоткой, потом посыпает след табаком. Поразмыслив, Шпаков принимает дерзкое решение — свое первое на этом задании командирское решение: снова выйти к Парве, найти брод или лодку, в то время как немцы наверняка будут думать, что разведчики ушли на север, глубже в лес.
По пути к реке Шпаков вновь и вновь повторяет про себя в эту черную, грохочущую, вспыхивающую ракетами ночь задачу группы «Джек». Он помнит наизусть этот длинный приказ: установить контроль за железнодорожными и шоссейными перевозками; организовать систематический захват «языков»; освещать наличие и состояние оборонительных рубежей; освещать сосредоточение войск на этих рубежах; освещать намерения противника по дальнейшему ведению операций.
Для того чтобы установить контроль за перевозками, надо выйти ближе к железной и шоссейной магистрали. В этой Пруссии, как видно, придется полагаться на визуальное наблюдение, а не на показания местных жителей. И ясно, что с первоначальным планом легализации Лебедя под видом русской беженки в каком-нибудь здешнем городе — об этом мечтал Павел Крылатых, к этому поначалу готовили Аню — ничего не выйдет без документов. Этих документов нет, а чтобы изготовить их, потребуется уйма времени на то, чтобы захватить образцы и переслать на Большую землю… Нет, Лебедь, видно, так и останется лесным Лебедем. Эх, Павка, Павка, друг сердечный! Что-то ждет впереди группу «Джек»? Собственно, группы «Джек» больше нет, как нет Павки. Есть группа «Еж». Но Шпаков хочет, чтобы в честь погибшего командира группа по-прежнему называлась псевдонимом ее первого командира.
Аня хорошо понимает, что творится в Колиной душе. На ходу, в темноте, она берет его за руку:
— Ничего, Коля! Александру Невскому было двадцать два года, когда он разгромил немцев на Чудском озере. А тебе двадцать три!…
Коля с благодарностью отвечает Ане пожатием руки. Уверенно находит он на небосклоне тускло- желтый огонек путеводной звезды «Джека» — Сатурна.
На этот раз группе везет. Пока немцы разыскивают разведчиков в лесу, пока эсэсовцы мчатся на машинах и мотоциклах к деревне Едрайен из Инстербурга и Тильзита, Ваня Мельников находит на пустынном берегу Парве, на песчаной прогалине в густом ивняке старую, рассохшуюся шлюпчонку. Нет весел, но это не беда — Ваня срезает финкой молодую сосенку. Шест готов.
Но не затонет ли эта фрицевская душегубка на середине плеса?
Сначала Ваня перевозит Аню, Раневского, Тышкевича и Зварику. Остальные прикрывают переправу, лежа на берегу.
Воду, быстро наполняющую лодку, Генка вычерпывает ржавым дырявым ведерком, от которого пахнет рыбой.
— Не шуми! — говорит ему Раневский.
— Быстрей! Потонем! — торопит Мельникова Зварика, наполняя водой фляжку за бортом.
На середине залитого лунным светом плеса Мельников едва достает до дна своим сучкастым шестом. Ваня сидя орудует дрыном, цепляет им прусский месяц в черной реке. Лодку заметно сносит по течению. Вода в лодке поднимается все выше. Вот сейчас немцам появиться!… Но все кончается благополучно. Четверка высаживается, залегает лицом к речке в ивняке, чтобы прикрыть второй рейс. Ваня, вычерпав воду, возвращается за остальными. А ракеты над лесом вспыхивают все ближе, все ярче. Немцы сигналят зелеными и красными ракетами. Похоже на то, что они опять напали на след группы…
Аня лежит в кустах. Глухо колотится сердце. Ко лбу липнут потные волосы. Она снимает с головы берет, сует в карман.
Остыть бы немного. Так и кинулась бы сейчас в эту Парве.
Все в Ане онемело. Как в тот день, когда Сещу облетела весть: «Полицай Поваров подорвался на партизанской мине!» По улице поселка медленно тащилась подвода. Из-под рогожи, из-под драного, в бурых пятнах тряпья торчал разодранный взрывом сапог, другого не было. Ни сапога, ни ноги. Под колесами шуршали в грязи желтые листья, и сещинцы, глядя вслед, ворчали вполголоса: «Собаке — собачья смерть!» Как горевала тогда Аня, как страшно было ей встать на место Кости Поварова — руководителя сещинского подполья. А Павла Крылатых они даже не похоронили…
Второй раз теряет Аня командира. И сейчас, в Восточной Пруссии, не легче, а куда труднее, чем в Сеще. Уже столько погибло на войне замечательных парней, таких как «полицай» Поваров, таких как Джек. И никто, кроме «Центра», их не знает…
Погибнуть суждено миллионам парней, ровесников Ани, но немногие уйдут с таким боевым счетом, как у Кости и Павла…
Аня достает пистолет капитана и крепко сжимает его в руке. Меняя при лунном свете обойму, она не видит красной точки предохранителя, — из глаз льются теплые, соленые слезы.
Так ни разу на своем последнем задании и не выстрелил из «Вальтера СС» капитан Павка Крылатых…
Рядом, ведя наблюдение, шепотом переговариваются ребята.
— Не пойму, — говорит Генка, — искали нас те немцы или ненароком там оказались?
— Может, Аню запеленговала какая-нибудь ближняя часть? — гадает Зварика, срезая финкой прутья лозняка. — Эх, зря капитан велел последние известия слушать!
— Зря или не зря — этого мы никогда не узнаем, — со вздохом заключает Раневский.
Ваня Мельников последним вылезает из лодки. Если развернуть лодку носом по течению и вытолкнуть на середину плеса, то ее подхватит течением, унесет в Лаукне, и, если не прибьет к берегу, к утру выплывет она в залив Куришес Гаф.
Но у Вани Мельникова иной расчет — самое лучшее для группы «Джек», чтобы лодка, набрав воды, затонула. И Ваня, выхватив финку, продырявливает днище… Зварика, соорудив веник, заметает следы на песчаной отмели.
Группа «Джек» спешит на юг, шагает мрачным бором. Во фляжках тихо булькает вода. На вкус она чуть отдает бензином и соляркой. Для разведчика ясно — вверх по течению реки Парве стоит моторизованная, а то и танковая часть. Остается посмотреть по карте, мимо каких населенных пунктов протекает Парве…
Разведчики уходят в глубь сосновой чащи, а за рекой гудят, тарахтят моторы — это мчится из Тильзита моторизованный отряд эсэсовцев к городку Гросс-Скайсгиррен. Через считанные минуты они будут стоять над недвижным телом Джека и рассматривать при свете мотоциклетных фар его застывшее лицо…
Утром в далекой вятской деревне Выгузы старая, седая женщина пойдет с коромыслом по воду. Ей встретится у колодца почтальонша на велосипеде, и шестидесятилетняя седая женщина тихо, со страхом и надеждой спросит, нет ли весточки от сыновей.
У Евдокии Яковлевны пятеро сыновей на фронте.
«От сынов-то ваших? — скажет почтальонша. — Нет, ничего нет, а газета веселая! Кучу городов наши взяли — Брест, Белосток, Львов…»
А Павка в тот день будет лежать на каменной плите в морге тильзитского гестапо.
