голубые фигуры эсэсовцев… Низко сгибаясь, бежит она по заснеженному картофельному полю. Ребята впереди и сзади падают, отстреливаясь, один за другим… Пули настигают Звенцова, Ваньковича, Шабовского…
У самой опушки ничком падает радист Иван. Аня, уже добежав до опушки, останавливается, нагибается, чтобы поднять его рацию. Хлопнув точно пистолетный выстрел, в левую руку ударяет разрывная пуля. Над рукой тает дымок. Сначала Аня не чувствует особой боли, но, добежав до леса, бросает взгляд на онемевшую руку, и все плывет у нее перед глазами. Перебитая в кисти рука висит на одних сухожилиях. Свесились разбитые трофейные часы «Лонжин» с искореженным циферблатом. Часы остановились. Друзья снимают с Ани сумки рации и радиопитание. Кто-то из поляков — кажется, Тадеуш Завлоцкий — зажимает ей артерию, Кадет затягивает ремень выше локтя, Сокол наспех перебинтовывает рану, и Аня, силясь улыбнуться, с трудом произносит:
— Ничего, ведь радистке нужна только правая рука!
Разрывные щелкают очередями в кронах голых деревьев — прямо над головой. Отстреливаясь, отходят на восток, в лес, разведчики и партизаны. Аню поддерживают с двух сторон. Позади, за опушкой, остаются подлесные деревни Храпонь, Ситяж, Дзечево…
Шалаш, коробы со смолой, костер и рядом двое встревоженных стариков смолокуров с висячими усами. Дальше идти нельзя. Дальше плавни и незамерзшая река Вкра, быстрая, омутистая.
Аня прислоняется спиной к толстому грабу. Сквозь шум крови в ушах до нее доносятся сказанные по- польски слова:
— Может, у меня в буде?… Да боюсь перепугать детей. Трое их у меня…
— Нет, — слабо проговорила Аня, — меня найдут, всех перестреляют.
— Тогда в кустах на болоте…
— Фамилия как? Павел Янковский? Мечеслав Новицкий? Головой отвечаете!… Аня, мы отвлечем немцев, придем за тобой ночью!
Ребята уходят, унося Анину рацию. Навсегда рвется хрупкая, невидимая ниточка в эфире, рушится Анин радиомост… Аня смотрит вслед товарищам — русским, белорусам, полякам. Намного их осталось. Как под конец в группе «Джек». Больше двадцати смелых, хороших, молодых ребят погибло в этот день у нее на глазах…
Смолокуры ведут Аню болотом. Кругом кочки и кусты, замерзшие окна воды, пни и снег. Гулкое эхо леса вторит грохоту стрельбы.
Старики прячут Аню в почерневшем, припорошенном снегом камыше, в укромном уголке болота, и убегают. Шум стрельбы откатывается все дальше и дальше. Ребята отвлекают эсэсовцев. Вызывают огонь на себя. Но это только первая волна карателей. За ней идет вторая — с собаками, по следам в снегу.
Все громче остервенелый лай. Две немецкие овчарки рвутся с поводков, отыскивая след в торчащей из снега желтой жухлой траве. Тут — следы ног, там — на снегу цепочка алых пятен Аниной крови…
Эсэсовцы наткнулись на старика Новицкого, вернувшегося к шалашу, и тут же расстреляли его. Другой старик, Янковский, спрятался в болоте. Он видит, как немцы останавливаются на краю болота. Они кричат:
— Рус, сдавайся!
Овчарки азартно повизгивают, лают взахлеб, кидаются в голый лозняк, в заросли ольхи. С треском кроша лед коваными сапогами, эсэсовцы идут, обшаривая болото глазами, выставив вперед короткие рыльца черных «шмайссеров». Янковский в страхе отползает в глубь болота. Позади рвется осколочная граната. Он оглядывается — эсэсовцы залегли, один из них истошно визжит. Над болотом проносится дымный вихрь снега и палых листьев. Жалобно скулят овчарки. Обе ранены осколками гранаты и не смогут продолжить поиск. Это спасает смолокура Павла Янковского, единственного уцелевшего очевидца гибели Ани… Высоко в поднебесье с ревом мчится на запад шестерка «ЯКов». Немцы, стреляя, ползут вперед. Их гонят вперед резкие свистки офицера, командира эсэсовской команды по истреблению парашютных десантов. Аня отстреливается до последнего в обойме патрона. Ей удается сразить трех фашистов. Действуя одной рукой, она не может перезарядить пистолет. Аня еще верит в свое счастье. В каких только переплетах не бывала она там, в Сеще и в Восточной Пруссии! Неужели после всего, что пережила там, она — Резеда, Лебедь — сложит голову здесь, на польской земле?
— Ти-ти-ти-та-та! — шепотом подбадривает она себя.
Крылатых, Шпаков, Мельников. Какие это были ребята?…
— Ти-ти-ти-та-та!
Красная точка на пистолете «Вальтер СС». Как прощальный привет от капитана Крылатых… Но обойма пуста. Осталась одна граната. Это даже лучше — ведь на груди у нее спрятаны секретные шифрорулоны, их тоже надо уничтожить… Эх, Лебедь, Лебедь, далеко улетела родная стая, а тебе, раненному в крыло Лебедю, не уйти из этого гиблого болота!…
Нет, она не может погибнуть: ведь только одна она уцелела из группы «Джек», только она хранит память о подвигах десяти ее друзей, погибших или пропавших без вести!…
Нет, она и на этот раз уйдет от гибели. Дождется своих, которые скоро-скоро придут сюда. Дождется своей армии. Ей, конечно, дадут отпуск. Она вернется в Сещу, к матери и отцу, к сестренкам, сядет в час заката на ту скамейку, на которой сидела с Яном Маленьким, под цветущей яблоней. Кончится война. Она будет работать радисткой на Сещинском аэродроме. Работать мирно и тихо. Но нет, характер не позволит засиживаться на тихом месте, опять позовут в неведомую даль нехоженые трудные дороги. Она уедет в Арктику… И настанет день, когда войдет в ее жизнь человек, для которого она берегла себя, — немного похожий на капитана Крылатых, немного на Колю Шпакова, немного на Ваню Мельникова, а больше всего — на Яна Маньковского, такой же сильный, умный, красивый. Человек, который будет любить ее, как польский рыцарь Збышко любил свою Ягенку…
В эти последние минуты Аня как бы воочию видит мать, отца, сестренок — Машу, Таню, Тасю…
Аня слышит треск сучьев и хруст льда под сапогами эсэсовцев, смотрит на голую березку на краю болота, и дикая тоска, смертная тоска теснит ей грудь, тоска по родине, по молодости, по жизни.
А что, если сдаться в плен? Не для того, чтобы сохранить жизнь ценой измены. Нет, немцы заставят ее передать «Центру» ложную информацию, и тогда Аня незаметно вставит в позывные условную фразу о провале. В конце концов, гестаповцы дознаются о том, как провела их Аня, и будут страшно пытать ее перед казнью. Нет, уж лучше сразу… «Первая помощь — это помощь друга огоньком, последняя помощь — это граната к сердцу!…» Так говорил Коля Шпаков.
Аня сжимает в правой руке гранату. Новенькую осколочную гранату «Ф-1» из последнего, сброшенного самолетом груза, черную ребристую «феньку»… А на востоке, за лесом, слышится гул фронтовой канонады. Свои так близко… Но еще ближе немцы. Они уже так близко, что Лебедь видит эсэсовского орла на фуражке офицера. Лебеди и орлов не боятся. Лебеди не изменяют. И живут до глубокой старости…
Немцы бросаются к разведчице, намереваясь взять ее живьем. Аня вырывает крепкими белыми зубами кольцо гранаты и, считая последние секунды, как во время парашютного прыжка, крепко прижимает ее к груди, в которой так сильно колотится сердце…
Сначала — большая бомбежка Сещи, разгром «ночного санатория» в Сергеевке, диверсии на авиабазе. Три звездных часа в жизни Ани. И вот — ее четвертый звездный час…
Это случилось в мглистый декабрьский день, когда до разгрома гитлеровцев в Восточной Пруссии и освобождения Польши оставались считанные дни.
Примечания
