В каждом городе должен быть Уполномоченный, лучше несколько, с гранатомётом.
Он должен днём и ночью ходить по улицам и дворам, и если где-то орёт сигнализация на машине, Уполномоченный обязан выждать тридцать секунд и, если она не заткнулась, всадить гранату в самое её поганое еблище.
От этого, конечно, тоже довольно много шума, но ничего-ничего, мы потерпим: горит машина недолго, минут пять-десять, а нам потом дальше спать слаще будет, так как мы, наконец-то, поприсутствовали при наступлении Правды и Торжества.
Потому что заебали уже совсем.
Вещи
Меня совершенно разлюбили Вещи. Всего за месяц у меня спиздили дома компьютер и на работе из компьютера память. Вчера за один день дома перегорели четыре лампочки. Два крана на кухне не открываются, один в ванной не закрывается. Телевизор каждые три минуты самостоятельно переключается на бывший ТВ-6, где теперь всегда идёт один и тот же без начала и конца футбольный матч.
Это всё потому, что я их не уважаю. Я не обмываю Вещи тёплой мыльной водой, не тру их вехоткой и не увлажняю их специальными жидкостями. Я, наоборот, роняю на них пыль и пепел, опрокидываю на них пиво, кофе, кефир и пепельницы. Я никогда не приношу им новых интересных Вещей из дальних стран.
В конце концов Вещи обидятся окончательно, и однажды я вернусь домой и, как Федора из детства, увижу там только несколько мусорных четырёхугольников.
Почему-то в детстве я думал, что Федора — это старенькая такая старушка, хотя в тексте никаких указаний на это не было. На самом же деле, уже позже, в одной книжке Федора была нарисована правильно: бодрая вполне тётка, слегка даже блядоватая.
Бишкек
Вчера приснилось, что в городе Бишкеке у киргизских женщин считается модным водить на поводке Чорта. Лица у Чертей такие же, какие бывают на пепельницах, изображающих Мефистофеля с цынически поднятыми бровями. В остальном они вполне собаковаты и покрыты смолой. На эту смолу налипают разные стружки, труха, жвачка, в общем, вид у Чертей неопрятный.
В небе, раздув цветные халаты, в потоках восходящего воздуха летали несколько толстых пожилых киргизок в полосатых рейтузах, что весьма и весьма живописно.
На самом же деле, город Бишкек — это один из самых скучных городов мира. Единственным восточным зданием в городе является турецкая трёхзвёздочная гостиница Ак-Кеме из синего стекла. Зато город Бишкек знаменит тем, что когда по нему ездит президент Акаев, его машина обязательно останавливается на красный свет. Местным жителям, конечно, за него из-за этого неудобно, но восточные люди уважают начальство гораздо больше, чем мы, поэтому ничего, терпят.
Однажды мы с моим американским начальником покупали в городе Бишкеке бергамотовый чай. До этого в одном магазине был такой чай, потому что никто не догадывался, что его можно пить, но потом американский начальник его весь выпил, и тогда бергамотового чая в городе не стало.
И вот мы шли по очень-очень печальному базару, где продавали какие-то чорные кости, квашеную капусту, носки, патроны от лампочек, и понимали, что нет, не может здесь быть бергамотового чаю никогда и ни за что.
«Нет! — сказал тогда американский начальник. — Так не пойдёт! Мы должны — ВЕРИТЬ. Мы должны ПРОВОЗГЛАШАТЬ».
И тогда мы очень сильно напряглись и стали Верить, что вот сейчас увидим бергамотовый чай, особенно Верил я, потому что меня страшно заебало таскаться по слякоти, и вообще я любые базары ненавижу.
И ничего, помогло: у какой-то киргизской старухи, среди гуталина и прищепок, действительно обнаружилась пачка бергамотового чаю. Причем старуха, видимо, сама не знала, откуда эта пачка взялась и вообще её в первый раз видела, но сразу сообразила, что это нечто драгоценное и заломила за неё пятьдесят долларов. Сторговались, впрочем, на тридцать сомов, что очень существенно меньше, но это не важно.
Потом всю дорогу до гостиницы Ак-Кеме американский начальник пиздел про волшебные духовные практики, которыми он будто бы владеет, совал мне под нос свой вонючий чай и вообще страшно гордился собой, как будто я тут ни при чём.
И действительно, больше у меня такие фокусы без американского начальника ни разу не получались, ну так, иногда, по мелочи, не считается. Вот даже лампочку уже недели две никак не могу купить.
Вертолёт
Как-то так удивительно сложилась жизнь, что никогда раньше не видел, как взлетает вертолёт.
Оказывается, вертолёт совсем летать не хочет и не умеет. Он хочет стоять на полянке, свесив по бокам пропеллер, и чисто абстрактно иногда размышлять насчёт чому я не сокил. Для Полётов на Небо он предназначен примерно как пивной ларёк из произведения писателя Житинского. Или, скажем, сарай с разным мелким инвентарём наподобие граблей и тяпок.
Хуже вертолёта к летанию приспособлена только космическая ракета. Я однажды служил в военно- строительных войсках и наблюдал такую ракету, когда она улетала в Космос. Она медленно-медленно отрывала свою толстую Жопу от бетона, потом некоторое время висела, шатаясь, в двух метрах от земли, обдумывая, видимо, соблазнительную мысль про то, что а чо бы прямо сейчас не завалиться набок и не устроить тут всем вам Невъебенный Праздник. Потом она как мюнхаузен карабкалась и карабкалась на небо, куда-то наверное выползала, видимо, парила там в невесомости и становилась прекрасная и летучая, но этого уже нихуя никому не было видно.
Папа Римский
Однажды, когда я пил возле дерева пиво-балтика, подошёл ко мне человек в шляпе и пиджаке на голое тело и сказал со значением: «Папа Римский Пий IV показал конкистадорам масонскую курицу».
Сообщив это важное сведение, он удалился.
А я потом два с половиной часа размышлял про: Папу Римского Пия IV, Папу Римского Павла II, про целибат и американских батюшек, которые ебут детей, про конкистадоров, кастанеду и кьеркегора, и про такую уже совсем невозможную дрянь, про которую и думать-то неудобно.
Нет, давно уже пора этих сумасшедших запретить.
Шышки
Сидел я однажды под сосенкой недалеко от платформы Переделкино и рассматривал Шышки.
Думал: «Вот Шышка. Вот ещё одна Шышка. И ещё одна Шышка. И вот Шышка. Шышек много».
