Ноел лениво оглядывается, оглаживает остановившуюся рядом с ним девушку по объемистому заду, и, не убирая руки с ее телес, делает заказ. Мда! Вот это самообладание: в глазах шевалье не мелькает даже тени интереса к кому-либо, кроме подавальщицы…
…Проводил ее взглядом… Повернулся ко мне лицом… Почесал затылок… Хрустнул пальцами… Зевнул… Не знай я, что этот хруст — условный знак, не догадалась бы… Ждет… Спокойно, не выказывая ни волнения, ни недовольства. Впрочем, он — воин. Воин Правой Руки. И этим все сказано…
…Есть разваренную репу выше моих сил. Пить кислое, разбавленное водой вино — тем более. Однако попрошайка, весь день простоявшая на улице, не может быть сытой. Поэтому я вяло ковыряюсь грязными пальцами в своей тарелке, и изображаю, что утоляю голод. При этом тщательно отслеживаю реакцию Бразза на каждого, входящего в таверну, и пытаюсь понять, что мне не нравится в его поведении.
Жесты сотника предельно скупы и точны. Эмоций — нет. Никаких. Суетливости — тоже… Спокоен. Так, как будто ужинает в собственном доме, причем под охраной собственных солдат. Странно…
Да, подчиненный графа Игрена не может не уметь контролировать чувства и эмоции. Но… в таком заведении, как «Гадюшник», да еще и расположенном на территории враждебного королевства, излишняя самоуверенность чревата непредсказуемыми последствиями. Почему ему все равно? Почему?!
…Ответ приходит, когда Бразз очередной раз реагирует на скрип открывающейся двери: короткий, равнодушный взгляд — и все… Ни недовольства, ни раздражения… А может он никого не ждет?!
«Может…» — сама себе отвечаю я. И тут же продолжаю: — «Тогда… получается, что он тут живет! Либо на постоялом дворе, либо где-то неподалеку…»
Жду еще минут десять. Потом, уверившись, что мне не кажется, поворачиваюсь к Пайку…
Кладу на стол правую руку, вытягиваю указательный палец, с омерзением смотрю на черный кант под ногтем, и, удостоверившись, что Ноел понял условный знак, начинаю ковырять сучок, торчащий из столешницы. Так, чтобы тысячник мог видеть получающиеся у меня буквы…
…Дочитав мое сообщение до конца, воин задумчиво щурится:
«Уверена?»
Я еле заметно мотаю головой: какая тут может быть уверенность? Только догадки…
Понимает. Потом неторопливо встает из-за стола, покачивается, и, на ходу развязывая мотню, плетется к двери…
Мне становится не по себе: да, тут, в таверне наверняка есть и люди графа Орассара, и воины Правой Руки, но за столом-то я теперь совсем одна!!!
Заставляю себя перестать трястись. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, кто из клиентов «Гадюшника» может служить в Тайной службе или быть вассалом Утерса Неустрашимого. Двое громил, сидящие рядом с очагом, и мрачно вливающие в себя кубок за кубком? Тощий, но жилистый парень, тискающий глупо хихикающую подавальщицу? Троица порядком надравшихся мужиков, обсуждающих какого-то Батара, «умудрившегося снять верхушку с навара самого Фиска»? Или пара здоровяков, сидящих спинами к стене, и уминающих хлеб с сыром, умудряясь не показывать лиц, спрятанных под капюшонами дорожных плащей?
Не знаю. Стражником, вернее, скрытнем, может оказаться кто угодно. Любая подавальщица или даже сам Щир Гадюка. А вот воинами Правой Руки — только те громилы или мужики в плащах — уж очень они здоровые. Вглядываюсь в их пластику и ненадолго забываю о том, где нахожусь…
…— Ты жрать будешь, или как? — в голосе Пайка столько раздражения, что я возмущенно вскидываю голову, пытаюсь вскочить… и остаюсь на месте: натянувшаяся сбруя вовремя заставляет меня «вспомнить» о том, что я — попрошайка…
— Что, опять спину прихватило? — ухмыляется тысячник. А в его глазах мелькает удивление.
Я виновато опускаю взгляд. И еле слышно вздыхаю…
На стол падает несколько медных монет, одна из них подкатывается к моей ладони, и, постояв на ребре, падает «короной» вверх.
«Надо было желание загадать…» — мрачно вздыхаю я. И усилием воли отгоняю от себя мысли о Ронни…
…Закрыв за собой дверь снятой на ночь комнатенки, тысячник неторопливо подходит к единственному топчану, с грохотом валится на него и рычит. Чуть ли не на весь постоялый двор:
— Ну, чего встала? Гаси лучину и брысь куда-нибудь в угол!!!
Я послушно задуваю слабенький огонек, и вздрагиваю, услышав шепот, раздавшийся над самым ухом:
— Спасибо за помощь, ваше высочество. Дальше — мы сами… И… садитесь на топчан — плащ я уже подстелил…
Сажусь. Прислоняюсь спиной к стене. И закрываю глаза, стараясь не думать о клопах и прочей живности, которая наверняка есть в этих «покоях»: ожидание может быть долгим.
Луковица возникает перед глазами сама собой. Так же, почти без моего участия, с нее слетает первая пленочка воспоминаний…
«Здесь, в нашем доме, ты будешь в безопасности…» — виновато улыбаясь, вздыхает Ронни. Потом поправляет перевязь, делает шаг к двери, и у меня обрывается сердце…
— Ты… — начинаю я, и тут же замолкаю, вспомнив, что мне говорила графиня Камилла: «Утерсы живут своим долгом… Долгом перед короной и народом Элиреи. А мы… мы видим их только тогда, когда в королевстве тишь да гладь…»
Видимо, скрыть свои чувства мне не удается, так как граф замирает, поворачивается ко мне, а потом его взгляд вдруг уплывает влево-вверх:
— Начинаю жалеть, что я — не Видящий…
Сердце обрывается снова: Ронни хочется понять, что творится у меня в душе!!!
Собираюсь с духом. И после долгой паузы выдыхаю:
— Тебе достаточно спросить…
Ронни едва заметно кивает:
— Я это чувствую…
«Чувствую! А не «знаю»…» — мысленно отмечаю я.
— …и, знаешь, мне от этого становится не по себе…
«Почему?» — взглядом спрашиваю я.
— У меня создается ощущение, что у меня на ладони — хрупкий стеклянный цветок. Одно неверное движение — и он… он упадет и расколется на сотни маленьких осколков…
На душе становится так тепло, что я на мгновение забываю о том, что он сейчас уедет в Морийор. И улыбаюсь:
— Спасибо…
Он пожимает плечами и робко улыбается мне в ответ:
— В общем, если честно, то спрашивать мне страшновато…
— А мне страшновато отвечать… — признаюсь я. И краснею…
Ронни вдруг оказывается рядом, взъерошивает мне волосы и грустно усмехается:
— Ну вот, нашли друг друга… И как теперь с этим жить?
О, сколько чего я могу сказать ему в ответ! Только вот решиться на это у меня почему-то не получается…
Несколько мгновений тишины, а потом Ронни еле слышно вздыхает. И, сделав шаг назад, заглядывает мне в глаза.
— Ты… — начинаю, было, я. И замолкаю на полуслове: говорить Утерсу, чтобы он был осторожен, глупо. Еще глупее просить его не рисковать: он все равно сделает то, что должен. Чего бы ему это не стоило. Значит, лучшее, что я могу сделать — это промолчать… И… ждать его возвращения…
Его пальцы снова взъерошивают мои волосы, а потом Ронни вдруг оказывается у дверей:
— Я, кажется, понял, о чем ты сейчас промолчала… И… постараюсь… А когда я вернусь, ты научишь меня Видеть… Если, конечно, захочешь…
— Научу… С удовольствием… — искренне отвечаю я. Потом закрываю за ним дверь, прислоняюсь к косяку и зажмуриваюсь…
…Сердце колотится, как сумасшедшее. Останавливаю время, чтобы отойти от пережитых ощущений,
