Том 6. Пьесы 1901-1906

Надя. Да, она была права… Она работала и ела свой хлеб. А вы… что вы делаете? Чей хлеб едите вы?

Полина. Вот, начинается! Надежда, я тебя прошу оставить этот тон… что за окрики на старших!

Надя. Да вы не старшие! Ну, какие вы старшие?.. Просто — старые вы!

Полина. Таня, право это всё твои идеи! И ты должна сказать ей, что она глупая девочка…

Татьяна. Слышишь? Ты глупая девочка… (Гладит ее плечо.)

Надя. Ну, вот. И больше вы ничего не можете сказать!.. Ничего! Вы даже защищать себя не умеете… удивительные люди! Вы, право, все какие-то лишние, даже здесь, в вашем доме, — лишние!

Полина (строго). Ты понимаешь, что ты говоришь?..

Надя. Пришли к вам жандармы, солдаты, какие-то дурачки с усиками, распоряжаются, пьют чай, гремят саблями, звенят шпорами, хохочут… и хватают людей, кричат на них, грозят им, женщины плачут… Ну, а вы? При чем тут вы? Вас куда-то затолкали в углы…

Полина. Пойми, ты говоришь вздор! Эти люди пришли защищать нас.

Надя (горестно). Ах, тетя! Солдаты не могут защитить от глупости, не могут!

Полина (возмущена). Что-о?

Надя (протягивая к ней руки). Ты не сердись! Я это о всех говорю! (Полина быстро уходит.) Вот… убежала! Скажет дяде, что я груба, строптива… дядя будет говорить длинную речь… и все мухи умрут со скуки!

Татьяна (задумчиво). Как ты будешь жить? Не понимаю!

Надя (обводя руками кругом себя). Не так! Ни за что — так! Я не знаю, что я буду делать… но ничего не сделаю так, как вы! Сейчас иду мимо террасы с этим офицером… а Греков смотрит, курит… и глаза у него смеются. Но ведь он знает, что его… в тюрьму? Видишь! Те, которые живут, как хотят, они ничего не боятся… Им весело! Мне стыдно смотреть на Левшина, на Грекова… других я не знаю, но эти!.. Этих я никогда не забуду… Вот идет дурачок с усиками… у-у!

Бобоедов (входит). Как страшно! Кого это вы пугаете?

Надя. Я вас боюсь… Вы пустите женщин к мужьям, да?

Бобоедов. Нет, не пущу. Я — злой!

Надя. Конечно, если вы жандарм. Почему вы не хотите пустить женщин?

Бобоедов (любезно). Сейчас — невозможно! А вот потом, когда их повезут, я разрешу проститься.

Надя. Но почему же невозможно? Ведь это от вас зависит?

Бобоедов. От меня… то есть — от закона.

Надя. Ну, какой там закон! Пустите… я вас прошу!

Бобоедов. Как это — какой закон? И вы тоже законы отрицаете? Ай-яй-яй!

Надя. Не говорите со мной так! Я не ребенок…

Бобоедов. Не верю! Законы отрицают только дети и революционеры.

Надя. Так вот я революционерка.

Бобоедов (смеясь). О! тогда вас надо в тюрьму… арестовать и в тюрьму…

Надя (с тоской). Ах, не надо шутить! Пустите их!

Бобоедов. Не могу… Закон!

Надя. Дурацкий закон!

Бобоедов (серьезно). Гм… это вы напрасно! Если вы не дитя, как вы говорите, вы должны знать, что закон установлен властью и без него невозможно государство.

Надя (горячо). Закон, власти, государство… Фу, боже мой! Но ведь это для людей?

Бобоедов. Гм… я думаю! То есть прежде всего — для порядка!

Надя. Так это же никуда не годится, если люди плачут. И ваши власти и государство — все это не нужно, если люди плачут! Государство… какая глупость! Зачем оно мне? (Идет к двери.) Государство! Ничего не понимают, а говорят! (Уходит. Бобоедов несколько растерялся.)

Бобоедов (Татьяне). Оригинальная барышня! Но — опасное направление ума… Ее дядюшка, кажется, человек либеральных взглядов, да?

Татьяна. Вам это лучше знать. Я не знаю, что такое либеральный человек.

Бобоедов. Ну, как же? Это все знают!.. Неуважение ко власти — вот и либерализм!.. А ведь я вас, мадам Луговая, видел в Воронеже… как же! Наслаждался вашей тонкой, удивительно тонкой игрой! Может быть, вы заметили, я всегда сидел рядом с креслом вице-губернатора? Я тогда был адъютантом при управлении.

Татьяна. Не помню… Может быть. В каждом городе есть жандармы, не правда ли?

Бобоедов. О, еще бы! Обязательно в каждом! И должен вам сказать, что мы, администрация… именно мы являемся истинными ценителями искусства! Пожалуй, еще купечество. Возьмите, например, сборы на подарок любимому артисту в его бенефис… на подписном листе вы обязательно увидите фамилии жандармских офицеров. Это, так сказать, традиция! Где вы играете будущий сезон?

Татьяна. Еще не решила… Но, конечно, в городе, где непременно есть истинные ценители искусства!.. Ведь это неустранимо?

Бобоедов (не понял). О, конечно! В каждом городе они есть, обязательно! Люди все-таки становятся культурнее…

Квач (с террасы). Ваше благородие! Ведут этого… который стрелял! Куда прикажете?

Бобоедов. Сюда… введи всех их! Позови товарища прокурора. (Татьяне.) Пардон! Должен немножко заняться делом.

Татьяна. Вы будете допрашивать?

Бобоедов (любезно). Чуть-чуть, поверхностно, чтобы познакомиться с людьми… Маленькая перекличка, так сказать!

Татьяна. Мне можно послушать?

Бобоедов. Гм… Вообще это не принято у нас… в политических делах. Но это уголовное дело, мы находимся не у себя, и мне хочется доставить вам удовольствие…

Татьяна. Меня не будет видно… Я вот отсюда посмотрю.

Бобоедов. Прекрасно! Я очень рад хоть чем-нибудь отплатить вам за те наслаждения, которые испытывал, видя вас на сцене. Я только возьму некоторые бумаги.

(Уходит. С террасы двое пожилых рабочих вводят Рябцова. Сбоку идет Конь, заглядывая ему в лицо. За ними Левшин, Ягодин, Греков и еще несколько рабочих. Жандармы.)

Рябцов (сердито). Зачем руки связали? Развяжите… ну!

Левшин. Вы, братцы, развяжите руки ему!.. Зачем обижать человека?

Ягодин. Не убежит! Один из рабочих. Для порядку — надо! По закону требуется, чтобы вязать…

Рябцов. Не хочу я этого! Развязывай! Другой рабочий (Квачу) . Господин жандарм! Можно? Парень смирный… Мы диву даемся… как это он?

Квач. Можно. Развяжи… ничего!