Том 12. Пьесы 1908-1915

Целованьева. А ты иди-ка, иди! Не тебя это касается…

(Муратов садится в кресло у стола, согнулся, схватил голову руками, имеет вид человека, которому очень тяжело. Входит Софья, при виде Муратова её усталое лицо становится суровым. Он поднял голову, медленно выпрямился.)

Софья. Вы, вероятно, устали?..

Муратов. А вы?

Софья. Да, немножко…

Муратов. Нужно отдохнуть. Я сейчас уйду. Но — прежде позвольте мне поставить один вопрос?

Софья (не сразу). Ставьте.

Муратов. Я хочу подать прошение о переводе во Владыкинское лесничество — вы знаете, там лесничий застрелился…

Софья. Да, знаю…

Муратов. Но если б я остался здесь — мог ли бы я расчитывать…

Софья (ударив чем-то по столу, решительно). Нет!

Муратов. Позвольте, вы не дослушали! Я хотел спросить — могу ли я рассчитывать, что ваше отношение ко мне изменится…

Софья. Я поняла вопрос.

Муратов (встал, усмехаясь). Шохин убил человека, но, право, вы относитесь к нему милостивее, чем ко мне.

Софья (не сразу). Может быть… вероятно… Что такое — Шохин? Он — честный зверь, он думал, что это его долг — убивать людей, которые крадут добро его хозяина. Но — он понял, что сделал, и всю жизнь не простит себе этого, теперь он относится к людям иначе…

Муратов. Вы — ошибаетесь… как всегда…

Софья. В вашем лесничестве за семь лет ваши Шохины убили и изувечили несколько десятков человек…

Муратов. Ну, не так много…

Софья. А сколько посажено в тюрьмы, сколько разорено семей из-за вязанки хвороста! Вы это считали?

Муратов. Нет, конечно. И какое вам дело до этой статистики? Сударыня — всё это романтизм! Как бы вы приказали поступать с ворами?

Софья. Не знаю, но — не так! Ведь вот у нас — не воруют…

Муратов. Н-но! Это — не факт, а только видимость, как говорит доктор, тоже романтик.

Софья. Нам нужно кончить этот разговор, — он возникает с каждой встречей…

Муратов. Вы совершенно напрасно спорите со мною…

Софья (встала). Послушайте, Василий Павлович: да, вы для меня хуже Шохина, хуже любого пьяного мужика — мужика можно сделать человеком, — вы — что-то безнадёжное… Мне не очень легко сказать вам это…

Муратов. Не идёт к вам романтизм, хозяйка!..

Софья. Нелегко видеть вас таким, каков вы есть. Умный, образованный человек без любви к людям, без желания работать, — это меня отталкивает. Я видела, как вы гасли, как вы быстро теряли себя, развращали других.

Муратов. Пять минут назад я слышал, как Анна Марковна мудро сказала: все хотят жить с удовольствиями! Это очень верно. Что стоят все эти якобы развращённые мною люди вместе с нашим племянником? Я раздавлю их, кто-то другой, или они сами медленно передавят друг друга — не всё ли равно?

Софья. Быть Мефистофелем в уездном городе — это очень легко, вы бы попробовали быть честным человеком!

Муратов. Недурно сказано! Но что значит — честный человек?

Софья. Нам не о чём говорить.

Муратов. То есть — вы не можете ответить. Ужасно одиноки вы… одиноки и бессильны!

Софья. Это неправда! Есть где-то люди, которые чувствуют жизнь так же, как я. Ведь ничего нельзя выдумать, можно только принять в душу свою то, что есть в жизни. В моей душе есть светлое — значит, оно есть и вне моей души; в моей душе есть вера в возможность иной жизни — значит, она есть в людях, эта благая вера! Я многого не понимаю, я плохо образованна, но я чувствую: жизнь — благо, и люди — хороши́… А вы всегда лжёте на людей… и даже — на себя…

Муратов. Я всегда говорю правду…

Софья. Это правда ленивых, самолюбивых, обиженных, что-то злое, гнилое. Это — издыхающая правда!

Муратов. До сего дня она считалась бессмертной.

Софья. Нет, — живёт и растёт другая… Есть другая Русь, не та, от лица которой вы говорите! Мы — чужие люди… Не попутчица я вам, и — мы кончили, надеюсь?

Муратов (взял с камина шляпу). Увы, но я уверен, что по пути к этой другой правде вы сломите себе шею, — pardоп! Бросьте-ка вы все эти фантазии и примите мою руку — руку человека интересного — э?

(Софья молчит, смотрит на него.)

Муратов (отступая к двери). Подумайте! Мы поехали бы в Европу, в Париж — это гораздо забавнее города Мямлина. Вы — молодая, красивая, в Европе очень умеют ценить красивых женщин — сколько наслаждений ждёт вас! Я же — не ревнив, ваши маленькие шалости будут даже приятны мне… Мы бы прекрасно сожгли жизнь, э?

Софья (вздрогнув, тихо, с отвращением). Ступайте…

Муратов. Это меня огорчает…

Антипа (сзади его, в дверях). Ну-ка, посторонись…

Муратов. Н-ну-с? Прощайте…

Антипа. Прощай! (Сестре.) Уснул Михайло-то… Хорошо мы с ним поговорили… (Присматривается к ней, обернулся к двери.) Опять этот, бес зелёный, наплёл чего-нибудь? На что ты его привечаешь?..

Софья. Давно… лет шесть тому назад, человек этот нравился мне…

Антипа. Молода была… Уйти мне, что ли?

Софья. Подожди… Как хочешь…

Антипа (помолчав). Может, Михайло-то теперь меньше пить будет… а, Соня?

Софья. Что?

Антипа. Ну, ладно! Думай своё, я пойду…

Софья. Что ты спросил?

Антипа. Миша-то, мол, может, меньше пить станет…

Софья. Не думаю. Едва ли. Ты — не трогай его, оставь его мне…

Антипа. Я готов всё тебе оставить… А как же… с этой?

Софья. Отпусти её…

Антипа (тихо). Куда это?

Софья. Куда хочет…

(Антипа сел, молчит.)

Софья (подошла к нему). Что ты придумаешь иначе?

Антипа (угрюмо). Не в нашем это быту — с женами разводиться!