Вася (тихо). Мне нравится отставной полицейский. Он влюбился в тебя — ты понимаешь?
Зина. Василий! Зачем ты это говоришь?
Вася. Он наверное сделает тебе предложение…
Зина. Перестань!
Вася. И когда я умру… ты выйдешь за него замуж…
(Они уходят. Елена всё время что-то говорит Самоквасову с доброй улыбкой, оживлённо.)
Самоквасов. Да… но, видите ли…
Елена (громче). Вы преувеличиваете! Люди гораздо более глупы, некультурны, чем злы…
Самоквасов. Я всё-таки прожил сорок лет, и обидно, когда люди, ещё не жившие, третируют тебя…
Медведева (идёт). Добрый вечер! А где же мои?
Елена (оглядываясь). Тут где-то.
Медведева (садясь). Пора бы домой! Ему запрещено гулять после заката, а он нарочно ходит.
Самоквасов (крякнув). Гм… Почему же нарочно?
Медведева. Да уж так… вижу я эту игру! (Грозит пальцем.) Я простая женщина, а всё вижу…
Мастаков (подходя к ней). А вы не сердитесь… Ведь вы добрейшая душа!
Медведева. Не могу, батюшка! Мать я, и у меня погибает дочь… да! Вы — милый человек, хороший вы человек, ну а материнское — вам неведомо и непонятно. Мук моих вы не знаете, слёз не видите, думушки мои бесконечные неведомы вам… Сына потеряла, теперь — дочь теряю… каково это?
(Самоквасов мрачно нахмурился и отходит прочь.)
Мастаков. Дочь теряете? Почему же?
Медведева (грубовато). Да что вы — не видите, как она измоталась, устала, изнервилась вся? Ночами — не спит, плачет… А он ей — всё о смерти, всё о том, что вот он, молодой, умирает, а она будет жить…
Мастаков (удивлённо). Он? А я думал — он… не так…
Медведева. Разве такая она была? Спокойная, крепкая, весёлая! Бывало — целый день смеётся, поёт…
Мастаков. Мне казалось, что у него очень развито чувство человеческого достоинства и он… не станет…
Медведева. Не станет! Как же! Эдакий-то самолюб да стеснялся бы? Он же первое лицо на свете… ведь из его речей выходит, что когда он помрёт — и мир весь помереть должен, и солнце погаснет… вишь какой лакомый! Да ещё целует её иной раз, о господи! Вдруг заразит, а? Ведь это что же? За что?
Самоквасов (рычит). Это… я вам скажу… это уж я не знаю…
Медведева. Ну, батюшка, тоже и все вы, мужчинки, хороши…
Елена (предостерегая). Не слишком ли жёстко говорите вы? (Указывает глазами на Самоквасова.)
Медведева (изменяя тон). Да. Забылась, пожалуй. Мать! Не за себя ожесточаюсь — за дочь… мне что себя жалеть? А дитя своё я обязана хранить… и больно мне видеть, как отравляют душу её смертной тоской… да!
Самоквасов (Мастакову). Вот положение, а? Вот — как тут, что вы скажете? (Взволнованно отходит прочь.)
Мастаков (негромко). Не смеет умирающий тащить в свою могилу живого…
Самоквасов. А вот видите — тащит! Ненавижу я этого Васю. Иронический он человек, но — ничтожный!
Медведева. Водицы бы мне, что ли…
Саша (из-за деревьев). Сейчас!
Медведева. Сердце горит. О, господи… милосердный господь наш!.. Сохрани и помилуй юность… одари её радостями от щедрот твоих!
(Все замолчали, поникли. Саша приносит воду. С террасы, позёвывая, идёт Вукол Потехин.)
Вукол (подходя). Я спал — одиннадцать часов подряд! Лёг — в восемь, встал в семь. (Оглядывает всех.) Я думал, вы чай пьёте. (Медведевой.) Почему, премудрая, у вас такое свирепое лицо?
Медведева (встаёт). Да так… Пришла к чужим людям, нажаловалась, наскрипела… Простите… пойду домой.
Елена. Посидите с нами!
Вукол. Эге, да все вы чего-то… не в духе как бы?
Медведева (покорно). Нет, пойду… Зина одна там…
Вукол. А жених где же? (Ему не отвечают. Самоквасов смотрит на него сердито.) Ничего не понимаю! Заспался. (Самоквасову.) Тебе, Мирон, я чувствую, хочется пива выпить холодного.
Самоквасов. Мне? (Решительно.) Да, идём… мне очень хочется… вообще… (Быстро уходит.)
Вукол (идя за ним). Стой! Куда ты?
Елена (Медведевой). Посидите с нами, а?
Медведева. Точит он её там… нет, я пойду! Вы простите… может, нехорошо говорила я…
Елена. Не мы будем осуждать вас за это.
Медведева. Ой, родная вы моя, тяжело бабой быть! Вы ещё не знаете этого, у вас вон дитя взрослое (кивает на Мастакова), а вот, погодите, когда народится много, да начнутся их юные годы…
(Ушли. Мастаков, посвистывая, смотрит на часы. Возвращается Елена.)
Мастаков. Какая симпатичная старуха-то, а?
Елена. Очень. Русская.
Мастаков (оглянулся, тихо). Лена, как ты думаешь, могла бы она, из любви к дочери, к юной жизни, — совершить преступление? Возможно ведь, а?
Елена (улыбаясь). Думаю — возможно.
Мастаков (горячо). Великолепно! Ах, Лена, как это великолепно! Нет ничего лучше возможностей, и нет им границ, а?
Елена. Я не думаю, чтобы именно она могла — пойми! Но — бывало, что матери делали преступления ради счастья детей, — ты это знаешь!
Мастаков (задумчиво). Но… мне хотелось бы, чтоб и она могла… например — дать яду этому Васе. Она такая славная! Вот тема, а? Только матери умеют думать о будущем — ведь это они родят его в детях своих… (Задумался.) Что такое? Да, мне надо идти…
(Елена взглянула в лицо ему и идёт к дому. Он хмуро смотрит вслед ей.)
Мастаков (вполголоса, неохотно). Ты не хочешь спросить, куда я иду?
Елена (не оборачиваясь). Нет. Зачем? Ты сам сказал бы,
