Наталья (следуя за ним). Ты там мальчишку побил конторского…
Павел. Ну так что? Их надо бить…
Анна (Наталье). Наташа, подождите минутку.
Наталья (возвращаясь). Хорошо.
Анна. Ф-фу… точно он избил меня!..
Наталья. На супругу жаловался?
Анна. Вы с ним, кажется, хорошо живёте?
Наталья. Я — со всеми одинаково.
Анна. Не скучно это?
Наталья. Почему же?
Анна. Да вы такая молоденькая… развлечений здесь нет…
Наталья. А муж?
Анна (улыбаясь). Этого довольно?
Наталья (поучительно). Он очень старается, чтобы не скучно было… и смешит, и всё. К тому же время теперь вовсе не такое, чтобы смеяться хотелось…
Анна (заинтересована). Да-а?
Наталья (убеждённо). Конечно! Теперь уж невозможно жить, как раньше… надо переезжать в город… и всё должно быть иначе…
Анна (серьёзно). Как же?
Наталья. Не могу ещё объяснить… я очень много думаю об этом, а — не знаю… Только — надобно жить в укреплённых городах, где много полиции и войско есть… (Воодушевляясь.) После этих страшных годов тихие люди переводятся, сестрица Анна. Все начали думать и тайно друг с другом говорить… и ходят разные люди… у нас тут заходил один, так он уговаривал всех, что всякое дело — грешно и делать ничего не надо! Я очень испугалась тогда… вы подумайте, что это может быть, если опять никто не будет работать?
Анна. Какая вы однако…
Наталья. У меня ребёнок больной, и по ночам я мало сплю, а всё думаю о разных разностях. Но я ещё молоденькая, и меня не слушают, когда я говорю… а вот вы, спасибо вам, слушаете… Это мне очень приятно.
Прохор (входит, сердитый). Где Васса?
Анна. Не знаю.
Наталья. На завод ушла.
Прохор. Чертовка…
Анна. Откуда вы такой?
Прохор. Грязен? С голубятни. Ефиопы — три месяца прошу лестницу поправить — не хотят! Это — нарочно, Анна, так ты и знай! И если я в погреб слечу, шею сверну, — это будет подстроено, да! Это будет Пашкина хиромантия!..
Анна. Ой, дядя, ну что вы говорите?
Прохор. Знаю что… Ты — не знаешь, а я… прошлый раз сижу на голубятне, а кто- то тихонько открыл творило погреба, лестницу подвинул на самый край и дверь со двора захлопнул. Темно. Пол — сырой на погребе… едва-едва не слетел я. Это как понять? Чьи сии дела уголовные, а?
Наталья (Анне). Если Пашу дразнить — он может великий грех сделать, я внушала Людмилочке это…
Прохор. Вот — видишь? И Валаамова ослица так же глаголет…
Наталья. Вы совсем напрасно сравниваете меня с ослицей…
Прохор. Ну, ну! Ты вспомни, кто её устами говорил…
Наталья. Мне это всё равно… я купеческая дочь…
Анна. Вы, Наташа, напрасно укрепляете враждебные мысли дяди…
Наталья. Страшные мысли нельзя скрывать. Вы сами знаете, что несчастные люди очень злые всегда…
Прохор (весело). Каково? Экая голубица со змеиным умом, а?
Наталья (обижена, уходит). Ум очень простой… извините! Это самый человеческий ум…
Анна. Ой, дядя… зачем вы с ней так?
Прохор. Ничего, съест! Не люблю эту тёмненькую душу в тёмном платье! (Смеясь.) Знаешь, слышал я однажды, как она о будущей жизни мечтала с мужем. (Передразнивая манеру Натальи.) «И вот, Сеня, лежу я в лиловом капоте бархатном, а под ним одна кружевная рубашка… или сижу на эдаком кельк шозе»…
Анна (улыбаясь). Шезлонг, должно быть…
Прохор. Ну — всё равно! (Снова передразнивая Наталью.) «И приходят с визитом разные лица: тут и полицмейстер, и судьи, и градской голова — весь город!.. И все тебе завидуют, глядя на меня, — ай да Железнов! Вот так жена у него, да-а! А я — эдак ножкой двину, а то плечико покажу — пускай их ещё больше зубами-то скрипят…» (Хохочет.) Хороша иллюстрация, а? Сенька, дурак, ржёт…
Анна (серьёзно). Странная женщина… Не понимаю я её! Такая… как бы немудрая…
Прохор. Чёрт лучше знает, какая она… Иной раз она, брат, так ворочает глазищами своими… Ах, и надоели они мне!..
Анна. Что ж вы живёте с ними?
Прохор. Бум! Сказала тоже! Завязли тут все деньги мои, по милости Захара… Вот выдерну их, и — прощайте, единокровные мои жулики!..
Анна. Куда же вы?
Прохор. В Москву, в столицу! (Наклоняясь к ней, таинственно.) У меня, брат, есть — некоторый плод любви несчастной… ха-ароший, Анна, зреет плод!
Анна. Вот как?
Прохор. Бум! Студент уже… превосходнейшая рожа!
Анна. И — мать?
Прохор (не сразу). Скончалась… жаль! (Снова веселее.) Зовёт он меня неожиданным отцом — весёлый чёрт! И — ничего не просит, а? Видела эдаких? Не нашей крови, нет… Пьёт, чёрт, несколько… Театрал, всех актрис знает… Учится на мифологическом…
Анна. Филологическом.
Прохор (убеждённо). Нет, я верно сказал — есть мифология наука… он, брат, мне рассказал подробно, и даже я сам читал про греческую войну, про Одиссея… Вот, брат, шельма была Одиссей! Врал — замечательно! Будто вплоть до ада снисходил, понимаешь? И будто в аду — ничего не страшно, а только — скука большая?.. Пётр этот, мой-то, тоже врать здоров!
Васса (входит). Мир беседе. На кого это Наталья обозлилась?
Анна. Она? Как же она злится?
Васса. Стоит середь зала и кисти у платка обрывает… белая вся, даже досиня… (Прохору.) Там вас голубятник спрашивает.
Прохор (расхаживая). Подождёт…
Анна (глазами и осторожными жестами просит, чтобы мать ушла. Васса недоверчиво смотрит на неё). Семён воротился из города?
Васса. Не знаю… и мне он нужен бы… пойду, погляжу… (Уходит.)
