существа. Чего ради — истязание?
Обвенчали или отпели эту девушку?
«Её медовый месяц»
Вы помните «Как её обвенчали»?
Теперь я могу рассказать нечто о том, как она прожила свой медовый месяц.
Обвенчанная по принуждению, испуганная своим будущим, — будущим проданной рабы, — она, полубольная от слёз и предвкушений наслаждения, которое, несомненно, должны были дать ей ласки молодого мужа, довольного своим приобретением и возбуждённого вином, — эта бедная девушка поехала, или — вернее — её повезли в село, место жительства молодого.
— Ничего, не плачь, привыкнешь, небось!
— Стерпится — слюбится!
— Не робь! Спервоначалу оно, точно, невтерпёж будет… а потом — ничего!
Провожали её заботливые и сердобольные родные и знакомые.
Проводили.
…Прошла ночь, и наутро девушка, противу своего желания превращённая в женщину, с ужасом посмотрела на то, что ожидает её впереди.
Изо дня в день жизнь под одной крышей с человеком, которого она не может считать ни чем иным, кроме похитителя её девичества и бесконтрольного владыки её, — владыки против воли, — кому улыбнётся такая жизнь?
А молодой супруг пылает страстью, и чем больше сопротивлений с её стороны, тем ярче горит эта страсть. Измученная, она становится пассивной, но и это не избавляет её от ласк, противных ей.
Тогда она впадает в отчаяние и решается лучше перечувствовать сразу боли агонии, чем переживать их изо дня в день в течение долгих годов.
Три коробки спичек, растворённые в воде и принятые внутрь, она считает достаточно сильным средством против жизни.
И вот она приняла фосфор.
Но судьба — против неё. Влюблённый муж бдителен… на сцену является доктор, и она спасена.
Для чего спасена? Для той же жизни, полной позора и мучений, — которой она предпочитает смерть?
Не было ли бы гуманнее оставить за этой рабой её право на смерть?
Согласитесь, что это чрезмерно, по-инквизиторски жестоко — изломать, исковеркать человеку жизнь, оскорбить, опозорить, выпачкать его и, когда он после всех пережитых пыток предпочтёт им смерть, лишить его права на это, вылечить и снова пытать.
Торквемада был изобретательный человек, но я думаю, что он с удовольствием признал бы в родных этой девушки людей, достойных его похвал и внимания, и уж, наверное, крепко пожал бы им руки за то, что они умеют быть совсем недурными инквизиторами в наш такой гуманный век.
Но разве она, эта жертва наших диких нравов, не может повторить своей попытки, как-нибудь усыпив бдительность своих мучителей — людей, которые, несомненно, любят её по-своему.
Избави боже от такой любви!
Ведь в родительских чувствах животных и то больше гуманности и внимания к детищу, чем в чувствах родственников этой девушки.
Ни одна свинья не утопит своего поросёнка в помойной яме, заботливо отталкивая его от края её и предупреждая о возможном казусе добродушно ворчливым хрюканьем.
А здесь мы видим нечто обратное.
Действуют люди — и толкают родного человека к гибели, — толкают, несмотря на то, что он упирается, протестует…
Столкнули…
Что же теперь?
Остаётся пожалеть о том, что уголовный кодекс не всё предусмотрел, так, например, он не установил наказания за любовь родителей к своим детям.
Очерки и наброски
О жене, проданной за 40 рублей
Бытописателями наших дней отмечена одна характерная особенность современных драм, — эта особенность: желание произвести эффект, ошеломить публику во что бы то ни стало и хоть на один день стать самой интересной темой газетных хроник и главным предметом внимания публики.
Но как ни гадки и как ни печальны драмы этого рода, в них всё-таки всегда можно усмотреть нечто смягчающее вину их героев.
Это нечто ясно видно в поведении героев: беспокойное метание из стороны в сторону, тревожное искание чего-то нового, — может быть, новых форм жизни, новых впечатлений — тоскливая неудовлетворённость, какая-то раздражительная и смутная жажда жизни, как можно больше нервной жизни, как можно больше впечатлений.
В общей путанице современных драм эти симптомы являются чем-то таким, что как бы подаёт надежду на исправление человека.
У него есть желание жизни, он ищет — значит, он ещё жив духовно, и, хотя он безнравственно и нелепо гибнет, — всё-таки можно надеяться, что он изменит направление.
Но есть драмы более знаменательные, более мрачные по содержанию и значению, — драмы, образец которых так рисует одна из одесских газет.
Недавно, рассказывает газета, в одном из посёлков Таганрогского округа совершена продажа живого человека при следующих характерных обстоятельствах. Один из жителей посёлка, бедный и захудалый мужичонка, неудачник, изо дня в день перебивавшийся с хлеба на воду, заметил, что его жена, красивая и бойкая бабёнка, сильно приглянулась «интеллигентному человеку», сельскому хозяину X. Мужичок захотел извлечь из симпатии «интеллигентного человека» к его жене некоторые выгоды в свою пользу.
Подумав, он явился к почтенному интеллигенту, и между ними произошло приблизительно следующее объяснение:
— Тебе, — имярек, — жена-то моя по вкусу? — спрашивает мужичок.
— Хорошая баба… — соглашается интеллигент.
— Так, — почёсывается мужичок. — Это хорошо… Чего же ты теперича сделаешь? — бесхитростно идёт он к своей цели.
— А что? — уклоняется от объяснения развитой интеллигент.
— Ничего. Я, как, значит, муж ейный, то и любопытно мне… Да ладно, будем говорить просто, начистую, значит.
— Давай! — соглашается интеллигент.
— Важно… Ну, так вот что. Коли тебе она по губе, то и бери ты её у меня, когда, значит, захочешь. Бери и забавляйся… идёт?
— То есть как так? — вопрошает осторожный интеллигент.
— А так, очень просто! Нужно тебе её, может, завтра — бери, и больше никаких! Понял?
— Спасибо, брат! — говорит обрадованный интеллигентный человек.
— Спасибо — это что! Спасибом ты от меня не отделаешься. Мне ведь она жена, баба-то тоже денег
