Бойхе был главным претендентом на кресло руководителя N-бургского гестапо, как только таковое освободится. Другим претендентом был, конечно, сам Пауль — несмотря на юный возраст, он имел точно такое же звание, как и почтенный герр Бойхе.
— Пауль, дружище — усвойте, пожалуйста, одну простую вещь, — Шеф продолжал краем глаза устало следить за Зигфридом, — Кузен — по определению — двоюродный, то есть представитель второй степени родства! Характеризовать двоюродного брата словом «родной» — юридически неправомерно…
— Прошу простить… — Пауль вскочил и попытался щелкнуть каблуками. Поверьте, сделать это совсем не легко, если на вас надеты тенистые туфли, — Возьму на себя смелость информировать вас, герр Кольбах, что бургомистр, Вильгельм Штрокс находится во второй степени родства, то есть является племянником, генерала полевой жандармерии, — он понизил голос и назвал очень известную фамилию.
— Признателен, — лицо Кольбаха вдруг стало серьезным, почти скорбным, — Мы, все — офицеры СС, призваны Фюрером выполнять свой долг. Я, черт возьми, делаю это хорошо! И того же буду требовать от коллег, — Шеф очень демократичный человек и всегда, даже в частной беседе, называет младших по званию и должности словом «коллеги», — Я не потерплю разгильдяйства, независимо от общественного резонанса, который мои действия произведут в этом кумовском городишке! — Кольбах отбросил окурок щелчком такой силы, что тот взмыл как истребитель и шлепнулся в траву где-то за теннисной сеткой.
«Прощай добрый кузен Бойхе! — подумал Пауль, — Можешь забыть про повышение, собирать вещички, освободить кабинет и отправляться обратно — на телефонную станцию — протирать штаны до почетной пенсии…»
Тем временем Зиги благополучно свернул на улочку, ведущую к Ратушной площади, и почти скрылся из виду. Кольбах тоже встал, повернулся к Паулю и дотронулся холодными кончиками пальцев до его голого локтя:
— Послушайте, Пауль — у меня к вам почти личная просьба… Прогуляйтесь, и взгляните — куда направился этот Лоэнгрин. Если возникнут какие-то непредвиденные затруднения, — тотчас без стеснения звоните мне — я буду на службе, — Шеф сделал рукой неопределенный жест, — Только, дружище, сделайте это тактично…
Сомневаться не приходилось — барон фон Клейст направлялся в сторону Замка!
Любовь сильнее страха!
Даже без всякого доктора Фрейда с заумным психоанализом, можно догадаться, куда именно направляется экипированный цветами Зиги. Конечно же, он спешит в Замок — полюбопытствовать, как устроилась пышногрудая фройлян Шталь. Если бы Пауль не связал себя обязательствами играть в теннис с Шефом трижды в неделю, он и сам бегом помчался бы туда же — позаботится об обустройстве фройлян, а если повезет, то и пожелать ей доброй ночи! Только Пауль, как человек практического склада, прихватил бы с собой коробку пирожных и бутылочку винца.
Поэтому офицер Ратт преспокойно переоделся из теннисного костюма в форму, взял казенный мотоцикл — сколько кружек ему пришлось бы перемыть у матушки в кабачке, чтобы купить такой? — и отправился к Замку. Прибыл он весьма своевременно — подошвы шикарных штиблет фон Клейста уже бодро поскрипывали о гравий парковых тропок. Стараясь не терять нарядного барона из виду, Паулю пришлось быстренько припарковать мотоцикл у затейливой кованой ограды с фамильным гербом семейства фон Клейстов, протиснуться между прутьями и споро двинулся следом за родовитым штурмбанфюрером, укрываясь в тени вековых вязов. Надо заметить, направлялся Зигфрид совсем не к боковому входу левого крыла Замка, где должны были разместить фройлян Шталь, а куда-то в глубь парка.
Отверженный наследник уверенно петляя по заросшим тропинкам родового гнезда, время от времени останавливался, любуясь миниатюрными живописными водопадами, цветущими кустами роз и жасмина, птичками, искусственными гротами и статуями.
Может, сентиментальный парень просто соскучился по парку? — уныло думал Пауль, пробираясь среди густой травы и запущенных кустарников — ему было чертовски жаль прерванной теннисной партии, и вообще — испорченного на безрезультатную слежку вечера. Хотя…
Судя по тому, что фон Клейст выбирал дорожки в наиболее глухой части парка, держался в тени и перестал свистеть — некая цель у него все-таки была, и визит свой он старался не афишировать. Пауль мысленно воспроизвел карту Замка, и сердце у него неприятно екнуло — он понял, что Зигфрид направляется к родовой часовне фон Клейстов, где в фамильных склепах покоятся благородные останки прежних баронов.
Разумеется, Пауль — как офицер СС — не верит в чертовщину, и не боится ни церквей, ни кладбищ! Но место, в котором цивилизованный парк граничит через заболоченное озерко с самым настоящим диким лесом, заставляет испуганно притихнуть даже такого бравого вояку как Пауль. Уже сейчас по ногам тянуло сырой прохладой, пушистый мох доверчиво вылезал на выложенную тесаным камнем тропинку, а чистое предзакатное небо то и дело перечеркивали лохмотья тяжелого влажного тумана. Пауль смотрел во все глаза, пытаясь удержать фон Клейста в поле зрения, опасаясь остаться в этом жутковатом уголке садово- парковой архитектуры в полном одиночестве, когда сделал очередное наблюдение. Он не один сопровождает Зиги в странной сентиментальной прогулке по парку.
За спиной Пауля нестройно покачивались ветки, вспархивали уставшие за день пташки, равномерно, в такт неслышным шагам шуршала трава, на дорожку падали смутные тени, ветер доносил шелест ткани и чужеродный запах — совсем не принадлежащий природе — ибо природа еще не научилась синтезировать сандаловых духов, которые так любят некоторые чувственные дамы. Пауль улыбнулся, остановился и резко обернулся:
— Фройлян Шталь?
У Пауля отличная реакция профессионального спортсмена — он сделал попытку отпрянуть… Но удар все-таки был достаточно сильным, чтобы в глазах засияли искры а в ушах противно зазвенело! Когда Пауль снова обрел нормальное зрение, узкий и длинный женский силуэт уже сливался со сгущающимся в сумерках туманом…
Пауль прибавил шагу — он чувствовал себя вправе продолжить знакомство с худой и высокой особой — даже если для этого придется совершить вечернюю пробежку!
Кроме лыжного спорта Пауль еще и первоклассный футболист, полузащитник. Так что бегает он отменно — во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы догнать какую-то бродяжку! Пауль уже нагонял обидчицу и мог хорошо видеть ее растрепанные свалявшиеся волосы, старомодный перепачканный плащ и даже выбивавшиеся из-под него лохмотья некогда нарядного шелкового платья, грязные босые ступни опустившейся женщины. Да, незнакомка была именно таковой — еще молодая, но с совершенно изможденным, заострившимся лицом, блеклой болезненной кожей и остекленевшими взглядом наркоманки или сумасшедшей…
Бог мой, для того, чтобы разглядеть все это Паулю пришлось изрядно вспотеть! Зато он был настолько близок к своей жертве, что даже с силой ухватил социально опасную фрау за плечо, попытался развернуть к себе, и заорал:
— Стоять!
Фрау резко остановилась, как оказалось только затем, чтобы вульгарным образом вцепилась ему в волосы с криком:
— Пауль Ратт — сын паскудной шлюхи!
Никогда прежде офицеру Ратту не приходилось драться с дамами! Он с трудом вырвался из фантастически цепких пальцев, завершавшихся отточенными лезвиями ногтей. Чтобы вернуть свободу движений, он вынужден был выпустить агрессивную беглянку! Разве он мог предположить, что возобновить преследование окажется совершенно невозможным! Небо, словно приняв враждебную сторону, опрокинуло на землю слепяще-густой и холодный ливень. Пауль сделал несколько шагов, и совершенно потерял ориентиры среди слепящих дождевых струй. Он не знал, где находится, его били мокрые, тяжелые и голые — как глубокой осенью — ветви, он споткнулся, упал, ушибся ногой, потерял равновесие, съехал в какую-то мерзкую, жидкую грязь, которая стала засасывать его быстрее, чем болотная трясина. Он попытался выбраться, пошарил в смрадной жиже рукой, натолкнулся на каменную кладку, ухватился за холодную шершавую плиту, и больно треснувшись плечом, на ощупь вполз в узкий каменный проем. Он просидел в
