в лесу». Мне ничего не оставалось, как перебраться на прежнее место поближе к крепости и продолжать слежку.
Всю ночь не удавалось заснуть, я дрожал от холода на не успевшей просохнуть после дождя траве. К моей превеликой радости, утром мужчина ушел, прихватив с собой автомат. «А что, если… — мелькнула шальная мысль, — подкрасться к нему сзади и ударить ножом? Нет, — сразу опередила эту мысль другая. — Ты трус, ничего у тебя не получится. Он выглядит здоровее и крепче тебя. Да и хватит ли сил — после такой голодовки — для броска и удара? А убить человека? За что? Почему? Нет, не смогу». Пока я размышлял, его силуэт становился все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из виду, растворившись за мощными стволами сосен, покрывающих косогор. Выждав еще несколько минут, я хотел подняться, но вдруг почувствовал, что боюсь. «А что если эта женщина на стороне боевиков, как та прибалтка — Ули? Ну и что, что она русская? И вообще, что я ей скажу?» В таком непонятном состоянии я провел еще около часа и вдруг услышал, что дверь, скрипнув, открывается. Прижался к земле, а когда открыл глаза, увидел, как в сторону села вниз по тропинке от крепости спускается женский, а скорее детский силуэт. Сзади можно было разглядеть длинную светлую косу и темно-синие джинсы. Девушка несла спортивную сумку. «Наверное, это их дочь, — подумал я, — поэтому они и уходили в лес, чтобы не при ней… Все, — наконец приказал я себе, — ты идешь и стучишь или остаешься здесь и подыхаешь с голоду».
Выждав еще несколько минут, я осторожно поднялся.
«Только бы никто больше не пришел, — думал я, подходя к двери, в которой оказалась дверка-лючок на уровне головы человека». На чугунной табличке, прикрепленной к стене, вязью непонятных мне букв было что-то написано и внизу добавлено по-русски: «XV век. Охраняется государством». Дрожа от страха, стуча зубами, я несколько раз ударил в дверь рукояткой ножа. Минуты через две из-за двери послышался уже знакомый голос:
— Настя, ты? Что-то забыла?
Сердце мое от волнения готово было вылететь из груди.
— Простите, пожалуйста, — почти заикаясь, заговорил я, затыкая нож за пояс и накрывая его свитером, — вы не могли бы мне помочь? Мне ничего не нужно, я заблудился… Не бойтесь, дайте кусок хлеба и я уйду.
Несколько секунд длилось молчание, потом открылся лючок в воротах, и я увидел вчерашние глаза совсем близко, но теперь они смотрели пристально и немного враждебно. Тонкие брови были вопросительно подняты, русая челка выбилась из-под цветастого платка и прикрывала более светлую кожу лба.
— Кто ты? — в голосе слышалась тревога.
— Я из Грозного.
— Солдат?
— Нет, новобранец, — торопливо заговорил я. — Пушечное мясо… Я убежал.
Хозяйка снова спросила недоверчиво:
— Из Грозного? Ты знаешь, сколько это километров?
— Не спрашивайте. Вообще не знаю, где я.
— Ты в Грузии.
— В Грузии? Это хорошо! А как же я проскочил границу? Никакой нейтральной полосы, никаких знаков…
— Наверное, у государства денег на установку знаков нет, — она усмехнулась и снова посерьезнела. — И вообще какой может быть в этой стране порядок… Звать-то тебя как?
— Артем. Скажите, а какое сегодня число?
— Восьмое июня.
— Ничего себе, это я столько шел…
Похоже, моя явная растерянность успокоила женщину, и я услышал:
— Не надо бы посторонних пускать, но тебе почему-то верю. Входи, — ее голос смягчился. — Да, выглядишь ты, прямо скажем, неважно…
Послышался скрип железной задвижки, и тяжело щелкнул замок.
Дверь отворилась. Женщина смотрела с подозрением, но, видимо, поняв, что я не опасен, посторонилась, пропуская меня в башню, потом закрыла дверь, щелкнув засовом.
— Пойдем, ты весь дрожишь.
— Вечером шел дождь, я промок.
Она посмотрела на меня так, будто хотела понять, не увидел ли я в лесу чего лишнего, но быстро успокоилась — наверное, оттого, что вид у меня был уж слишком жалкий.
Через темную арку я прошел за ней следом во двор крепости. Снова яркий свет ударил в глаза, и я увидел внутренний дворик: пристроенный к забору деревянный сарайчик с большим окошком и длинную кишку какого-то каменного строения. Оно лепилось к крепости с противоположной стороны от сарая, на серой стене виднелось одно маленькое окошко. Где-то рядом заскулила собака, я обернулся и увидел неуклюже бегущую ко мне небольшую, черную и очень лохматую дворняжку на коротеньких ножках. Она завиляла хвостом, отчего все ее тело пришло в движение, а поседевшая милая мордочка закачалась из стороны в сторону.
Поскуливая, собачонка стала ласкаться ко мне.
— Это Малышка, — сказала хозяйка. — Она всех любит.
Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.
— Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?
— Ну… — она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, — не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…
Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.
Мы стали подниматься по выщербленной каменной лестнице, стесненной холодными стенами, она привела нас в крепость. Здесь, наверху, был небольшой коридор, отделенный от остального помещения современной каменной кладкой. На стене над раковиной висел рукомойник, рядом стоял стол с решетками, полными посуды. На другом столе в полумраке темнели керогаз и электроплитка с кастрюлей, а в самом дальнем углу — печь с вделанной плитой на две горелки. В стене со стороны коридора было две бойницы, из них хорошо просматривалась опушка леса, на которой мне пришлось коротать ночь. К коридору примыкала единственная, но довольно просторная комната с перегораживающей угол ширмой. Стены ее в отличие от стен коридора были оштукатурены и выбелены. Обстановка комнаты была очень скромная: две кровати, массивный, потрескавшийся шкаф, еще одна железная печка и небольшой деревянный стол. Нарядные занавески, комнатные растения и прочие мелочи говорили о том, что в этом помещении живут женщины.
— Раздевайся, — приказала мне красавица, — а то простудишься. Ты весь мокрый.
Я растерянно смотрел на нее.
— Ничего… У печки посижу.
— Тебя били?
— Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.
— Переоденься, посушу твою одежду, — хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. — На вот, от Павла осталось. — Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: — И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.
— Спасибо, — сказал я, но платок пачкать не стал — слишком он был чистым и красивым.
Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.
Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.
— Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.
— Извините, не знаю, как вас звать, — мои голодные глаза косились на тарелку.
