…первый блюз с одноклассницей под «Джеласи», первый поцелуй в щечку на дне рождения — во время игры в бутылочку, естественно в темноте, мы едва нашли друг друга… «Бони М», «Ирапшн», «АББА», вся команда клуба «Левски» сезона 1977–1978… первый записанный сон — первый рассказ, кошмар про колодец, в котором исчезают мама, папа, мой младший брат, удовольствие и страх от записи этого сна… сны, в которых я обладал чудесной способностью превращать воду в лимонад, я еще не знал о чуде в Кане Галилейской… удовольствие от арбузов, черешни, бесконечных летних месяцев в деревне… первый болгарин в космосе (или это было позже)… тайное крещение (устроенное моей бабушкой без ведома мамы и папы, тогда партийных) в деревенской церкви, снова страх, удовольствие и чуть-чуть стыд оказаться без штанов перед священником… удовольствие от сладостей, пропитанных сиропом бисквитов, медовых трубочек с орехами, пирожных с розочкой… от «картин», гобелена с полулежащей пышнотелой женщиной, первой женщиной в моей жизни, расписанного изголовья кровати: озеро и лебеди, от календаря из «Женщины сегодня» со сборщицами яблок Владимира Димитрова-Мастера [12], крышки от коробок из-под шоколадных конфет с брезовскими пастухами Златю Бояджиева[13], «Мишками в лесу» Шишкина и «Девятым валом» Айвазовского — целый домашний Лувр… первая сигарета «Стюардесса», не уверен в удовольствии… первые едва заметные волоски внизу живота и другие мужские волнения… первый политический анекдот, подслушанный тогда, когда родители думали, что я сплю: «Что сделает наш Тошка[14], если Брежнев пернет? И ответ— обосрется…» — я не выдержал, прыснул со смеху, после чего мама и папа поссорились и долго мне объясняли, что это никому нельзя рассказывать… удовольствие от первого гонорара за стихотворение, 1978 г., 4 лв. и 25 ст., и простая арифметика, что для одного велосипеда «Балканче» достаточно 20 стихотворений…
…Нет, я и правда не могу припомнить какого-то настоящего удовольствия в те годы. Где-то в 1986-м, очень поздно, уже в последнем классе гимназии, я впервые был с женщиной. Мы оба были абсолютно девственны. Я вспоминаю это как тяжелый физический труд, требующий огромной концентрации и самовнушения. Когда мы увидели несколько капель крови на простыне, она их увидела первой и с видимым удовольствием мне их продемонстрировала; явно и ей все это уже надоело, и тогда я понял, что у меня капает из носа. Кровь текла оттуда. С детства у меня были расширены капилляры, и каждый раз, когда я напрягался больше, чем обычно, из носа шла кровь. Девушка утверждала, что кровь была ее и что она уже не девственница, я лежал на спине, зажав нос двумя пальцами, и шмыгал. Я так и не понял, кто из нас был прав. Во всяком случае, не могу сказать, что это было лучше моего опыта с той пышногрудой женщиной с гобеленового коврика.
Давайте поговорим о чем-нибудь другом. О футболе? О Тарантино? О собаках? Лучше о кошках. Они мне как-то ближе. В отличие от собак никогда не сбиваются в стаи. Ничего на свете мне так не жаль, как бездомных собак и кошек. Они достойны даже большего сожаления, чем бомжи. Но все-таки кошек я жалею больше. Собаки вроде бы усвоили некоторые хитрости. Они умело копируют подсмотренное у попрошаек поведение, неизменно вызывающее сочувствие. Вроде бы вполне доверчиво подходят к тебе, обнюхивают, добиваются той непостижимой жалости в глазах, когда на тебя смотрят; их сбивают машины, их размазывают по асфальту, переезжают им лапы. Их несчастье всегда у нас перед глазами.
Бездомные кошки проявляют гордость совсем иного рода. Они избегают близости, скрывают свое несчастье, шмыгают в подвал или под машину. Не рассчитывают на наше сожаление. Я слышал, что даже домашние кошки, почуяв, что пробил их последний час, спешат подальше от дома или забиваются в самый дальний угол, чтобы никто не видел их агонии.
У нас с Эммой было две кошки — Мица и Пицо. Мица была породистой сиамкой со стеклянно-синими глазами. Куртуазно мы звали ее гиацинтовой кошечкой. Мы взяли ее совсем котенком у одного нашего друга. Целую неделю я не ходил на работу: кормил ее молоком и нянчил на руках. Маленьким котятам ласка нужна даже больше, чем молоко. Наш друг, которому подарили котенка, испугался, когда ему рассказали, что некоторые сиамские кошки вечером перегрызали горло своим хозяевам. Он просто решил от нее избавиться. У Мицы еще не было зубов. Она спала с нами, между мной и моей женой. Утром я видел, что они обнимались во сне. Ани, пятилетняя дочка одного нашего друга, говорила: «А тетя Эмма родила себе кошечку». В одном пособии по воспитанию кошек было написано, что эти животные почти никогда не привязываются к хозяевам, они просто их терпят. Мицу слишком рано забрали от матери, поэтому она ее не помнила и, думаю, воспринимала нас как своих наставников одного с ней вида, которые, неизвестно почему, пытаются ходить на задних лапах. Желание завести кошку — достаточно инфантильное — было и у меня и у Эммы, но причины для этого были разные. Признаюсь, что для меня кошка имела более атрибутивный смысл, была чем-то вроде трубки и кресла-качалки для всякого уважающего себя писателя. К этому времени я уже приобрел и трубку, и кресло-качалку. Я видел себя так: в кресле, в тапочках и халате, в зубах трубка и теплое электрическое тельце, которое преданно мурлычет у меня на коленях. Я, должно быть, где-то видел подобную картинку. Возможно, именно так выглядел Хемингуэй. Нет, Хемингуэй должен был гладить, по крайней мере, тигра.
А вот Эмме кошка хоть в какой-то степени позволяла чувствовать себя матерью. Она с ней говорила, гладила, воспитывала как ребенка. Иногда сама Эмма больше походила на ребенка, который слишком увлекся игрой. Я поздно понял, что за этой игрой стоит другое, которой моя жена хотела дать мне понять, как же ей хочется иметь детей. Во времена Мицы наш брак уже дал трещину, а я с тупым упорством твердил, что не хочу заводить детей, пока наши отношения на грани. При каждом скандале кошка сжималась в клубок на окне, смотрела на нас безумными глазами и шипела. В книгах такое состояние описано как типичный невроз на почве страха. Одни знакомые жаловались, что все их кошки постоянно прыгали с балкона, с девятого этажа. Позже они развелись. Это был самый гуманный развод. Они спасли несколько кошек.
Мица была жива-здорова. Мы жили на первом этаже. Пицо мы нашли два года спустя. Кто-то отнес весь помет в подвал нашего дома. Весь вечер откуда-то доносилось совсем слабое кошачье мяуканье, которое постепенно затихало. Мы долго ходили вокруг дома, пока не обнаружили, что писк доносится из подвала. Выжил только один котенок. За несколько вечеров Пицо ожил и начал вылезать из коробки. Сиамка сразу показала ему когти. Она никогда не проявляла такую агрессивность. Ее тело страшно напрягалось, шерсть вставала дыбом, и она рычала так страшно, что сама давилась и задыхалась от этих звуков. А котенок наивно подходил к ней, обнюхивал, как будто признал в ней свою маму. Несколько месяцев Пицо был закрыт в другой комнате и постоянно просился к сиамке. Потом вдруг у Мицы проснулся материнский инстинкт, и она сама пошла к котенку. Начала его лизать, заботилась о нем, разрешала играть со своим роскошным хвостом. Так, две кошки, которые изначально не могли находиться в одной комнате, уже не отходили друг от друга дальше, чем на одну мордочку.
Наш брак с Эммой двигался совершенно в противоположном направлении.
