— Дурак! — проговорил Брандт и поднял голову на лейтенанта Клюге, который принес ему это донесение. — Но, впрочем, надо проверить. Надо снова использовать Раневскую.
Он взял ручку и размашисто написал в углу: «Алексу! Установить через Раневскую связь с капитаном и другими офицерами, чтобы узнать их намерения», — и расписался.
— Выясните фамилию этого фельдшера и с кем он встречается! Установите негласный надзор за больницей военнопленных. Летчика в темных очках не трогать. Я сам арестую его в нужный момент, — приказал он Клюге.
XVIII
Софья Раневская всего две недели проработала медицинской сестрой в госпитале военнопленных, куда на это время был помещен старший лейтенант Мусиков. Когда Раневская впервые встретилась с ним в палате, она всплеснула руками, воскликнула «Коленька!» и ринулась к Мусикову в объятия.
— Вот встреча какая! А я уж думала, тебя и в живых нет. Представьте себе, брата неожиданно встретила, — пояснила она окружающим.
Через несколько дней Раневская уже рассказывала всем, что хлопочет за брата перед германскими властями и хочет взять его на поруки. Ей охотно верили. Всякое случалось во время войны. Одних фронтовые дороги разлучали надолго, иногда навсегда, других же сталкивали при самых непредвиденных обстоятельствах. К этому все привыкли.
И раненые военнопленные и обслуживающий персонал госпиталя от души обрадовались, когда узнали, что Раневская добилась разрешения и забирает Мусикова к себе домой.
Матери Раневская сказала, что под видом брата спасла хорошего человека. Старушка поделилась с соседками этой новостью. И вскоре многие стали поглядывать на Софью Николаевну с уважением.
Через биржу труда Мусиков устроился на работу. Его направили на завод «Гидропресс», в авторемонтный цех, где работал слесарем Василий Афонов.
Около месяца приглядывались подпольщики к Мусикову, прислушивались к разговорам, в которых он поругивал немцев и германскую армию. А однажды Тарарин отвел его в сторону и напрямик спросил:
— Хочешь драться с фашистами?
Мусиков покраснел, замялся и пробурчал невнятно:
— Надо подумать.
Но прошло около двух недель, а он все отмалчивался, избегал встреч с Тарариным.
В авторемонтный цех поступили на капитальный ремонт немецкие автомобили. Подпольщики готовились к диверсии. Требовалось окончательно выяснить позицию Мусикова, который мог явиться невольным свидетелем.
Для серьезного разговора с Мусиковым Тарарин пригласил Пазона.
Поздно вечером Пазон и Тарарин пошли в Некрасовский переулок, отыскали дом, где проживал Николай Мусиков, и постучали в дверь.
Мусиков вышел на крыльцо, но, узнав Тарарина, пригласил его в комнату. Пазон остался на улице. Вскоре Тарарин вышел и сообщил Пазону, что сверх ожидания Мусиков охотно дал согласие работать в подпольной организации.
— Он даже клятву подписал. Так что зря беспокоились. Но проверить его не мешает.
Вскоре Мусикову поручили расклеить на Петровской улице листовки «Вести с любимой Родины». Подпольщики проследили, как он выполнил это задание. Листовки были расклеены со всеми мерами предосторожности и точно в указанном месте. Тогда Мусикову доверили и сбор оружия, познакомили его с несколькими подпольщиками, с которыми он должен поддержать связь.
Буквально через несколько дней Мусиков доложил Тарарину, что раздобыл два пистолета и один автомат. Объяснил, что автомат выкрал из немецкого грузовика в Донском переулке, а пистолеты взял из одного дома, где проживали румынские офицеры. В назначенное время он доставил это оружие на квартиру Константина Афонова.
— Один пистолет оставь у себя, — сказал Костя. — Это решение нашей организации. Понапрасну с собой не таскай. Можешь попасть в облаву. Спрячь дома. А на задания будешь ходить с оружием.
Мусиков засунул маленький браунинг в задний карман брюк.
— А на какие задания? — спросил он.
— Придет время, узнаешь.
На том и расстались. А ночью, когда над городом летали советские самолеты, возле ремонтных мастерских завода «Гидропресс» вспыхнул пожар. Сгорело два легковых и пять грузовых автомобилей. Наутро шеф завода зондерфюрер Баусман собрал рабочих. Он требовал найти виновников пожара, угрожал расстрелом заложников, если никто не скажет, чьих рук это дело. Под конец своей грозной речи он пообещал награду тем, кто назовет поджигателей. Но люди молчали. Тарарин не сводил глаз с Николая Мусикова. Тот был спокоен.
Днем началось расследование. К счастью, неподалеку от сгоревших машин немцы нашли небольшую воронку от русской бомбы, которую раньше никто не заметил. Это была единственная воронка на всей огромной территории завода «Гидропресс». И все же немцы поверили, что пожар возник от этой маленькой бомбы.
С этого дня Мусиков не вызывал больше сомнений у подпольного штаба. Вскоре его представили Василию Афонову. Мусиков был командиром Советской Армии, имел боевой опыт, и руководитель таганрогского подполья думал возложить на него командование одной из боевых дружин.
Еще в январе в больницу военнопленных был доставлен летчик-капитан Манин. Всего два километра не дотянул он до линии фронта, посадил пылающий самолет на территорию противника и с опаленным лицом и ожогами на теле попал в плен. В Таганроге фельдшер Первеев оказал ему первую помощь, а через месяц доктор Козубко поставила летчика на ноги.
Некоторое время Манин лежал в одной палате с военнопленным Мусиковым. Когда же того взяла домой Раневская, Манин откровенно сказал аптекарю Сахниашвили:
— Вот бы и мне отсюда выбраться!
— Что, тоже к кому-нибудь пристроиться хочешь?
— Нет. Это не по моей части. Я бы через фронт махнул. Война-то еще не кончилась...
Сахниашвили присел возле кровати, задумался. Потом наклонился над ним и, будто осматривая опаленное лицо летчика, зашептал:
— Есть тут у нас свои люди. Можем помочь бежать. Потерпи немного, к тебе придут.
Через несколько дней Алексея Манина навестила невысокая белокурая девушка.
— Лида! — представилась она. — Мне о вас фельдшер Первеев рассказывал. Вот возьмите. Здесь хлеб и немного сахару.
Алексей положил под подушку маленький сверток, поблагодарил за внимание. Прощаясь, Лида поманила его в коридор. Только там, оставшись наедине, спросила:
— Вы готовы к побегу?
