Иван замялся, но потом ответил уклончиво:
— Немецкие документы, они ведь сейчас хороши. А расписываться на всю жизнь надо.
— Что ж, логично.
Теперь Иван Козюков показался Дубровскому не таким уж простым и бесхитростным парнем, каким казался всего минуту назад. Они условились встретиться завтра вечером. Леонид пообещал раздобыть бутылку вина, а Иван заверил, что принесет свежий хлеб.
И действительно, когда они увиделись на другой день, у Ивана как-то неестественно оттопыривалась куртка. Со стороны могло показаться, что у этого молодого парня уже обозначился живот.
— Что это с тобой? — удивился Дубровский.
— Целая буханка, — лукаво проговорил Козюков. — На, потрогай, тепленькая еще.
Только теперь Дубровский уловил аромат свежевыпеченного хлеба.
— Молодец! Слово держать умеешь, — сказал он. — И я не подвел. Целую бутылку французского вина выменял у чеха на сигареты.
— Вот Ленка обрадуется! Настоящий пир в её день рождения устроим. Наверно, и девчонки что- нибудь приготовили.
Небольшой квадратный стол выглядел празднично. Кроме бутылки вина и целой горки тоненьких ломтиков белого хлеба на столе на глубокой тарелке дымилась молодая картошка, присыпанная укропом; одна-единственная селедка, разделанная на маленькие дольки, отливала синевой на фоне белых кружочков лука. Яблоки и сливы лежали на небольшом хромированном подносе. А букет ярко-красных и бордовых георгинов торчал из обыкновенного трехлитрового бидона, возвышаясь над всем столом.
Елена и Валентина, радостные и возбужденные, пригласили парней к столу и, пока те усаживались на табуретки, исподволь наблюдали, какое впечатление производит на них приготовленный стол. Перехватив пытливый взгляд Валентины, Дубровский всплеснул руками:
— Ба-а, да здесь барский стол! По нынешним временам и у немцев не часто такое бывает.
— Какой же барский, когда масла к картошке достать не смогли, — смущенно проговорила Елена.
— Была бы соль, а масло не обязательно. И так все съедим, — успокоил ее Дубровский.
Он взял бутылку вина и, так как штопора у девушек не было, вогнал пробку в бутылку обыкновенным карандашом. Потом разлил розовый прозрачный напиток в граненые стаканы и взяв свой в правую руку, встал.
— Милая Леночка, — сказал он с расстановкой, как бы взвешивая каждое слово, — сегодня, в этот радостный для тебя и для нас день, еще грохочут пушки, льется людская кровь, пылают города и села. Желая тебе здоровья и многих лет жизни, мне хочется пожелать еще, чтобы к следующему дню твоего рождения, когда тебе исполнится двадцать один, без перебора, — улыбнулся Дубровский, — закончилась эта стрельба, чтобы только трели жаворонков да соловьиное пение тревожили твой слух. Желаю тебе много счастья… — Дубровский запнулся, посмотрел на Ивана Козюкова и повторил: — Желаю вам большого, настоящего счастья.
Поняв намек, Елена смутилась, потупила взор, на ее щеках заиграл румянец. А непонятливая Валентина перебила Дубровского:
— Так хорошо говорили — и вдруг на «вы» перешли. Мы же теперь друзья. Давайте друг к другу на «ты» обращаться.
— Предложение принимается! — воскликнул Дубровский. — За твое счастье, Леночка!
Он чокнулся с каждым и залпом осушил стакан. Валентина поперхнулась. Поставив стакан, она прокашлялась и сказала:
— Какое горькое. И как его только люди пьют? Все рассмеялись.
Выяснилось, что она впервые в жизни попробовала вино.
— Ничего, еще научишься, — успокоил ее Дубровский. — Я тоже поперхнулся, когда первый раз пил.
— А сколько вам было? — спросила Валентина.
— Почему «вам», а не «тебе»? Сама же на «ты» предлагала.
— Ну, ладно. Тебе сколько было лет?
— Случилось это на выпускном вечере, когда десятилетку закончил. И было мне тогда семнадцать лет.
— А сейчас сколько? — не унималась Валентина.
— Теперь уже двадцать три. Видишь, какой я взрослый.
— А когда у тебя день рождения?
— Двадцать третьего февраля. В День Красной Армии я родился, — соврал Дубровский.
— А к тому времени война кончится?
— Думаю, что нет.
— Говорят, немцы к наступлению готовятся.
— Но Красная Армия, наверно, тоже готовится.
Над столом повисла тишина. Каждый думал о чем-то своем. Леонид взял бутылку и молча разлил вино по стаканам. Иван Козюков первым нарушил тишину:
— Сегодня у Лены день рождения. Пусть она скажет, о чем сейчас мечтает. Мы все выпьем за это, и я уверен, что ее мечта сбудется.
— Я хочу, чтобы наши скорее вернулись в Донбасс… — робко сказала Лена.
— И я тоже с удовольствием пью за это, — перебил ее Козюков. — Молодец, Леночка!
Леонид был рад этому тосту, но не выдал своих чувств.
— Леонид, а ты тогда с немцами уйдешь? — настороженно спросила Валентина.
— Поживем — увидим, — ответил он и ободряюще подмигнул ей. — Главное — друг за друга держаться. Помогать во всем.
— Это верно, — поддержал его Иван Козюков.
Часам к десяти «пир» был закончен. Девчата убрали со стола. Лишь большой букет георгинов в бидоне остался на прежнем месте. Уже прощаясь, девушки и Козюков почувствовали, что какая-то невидимая нить связывает их теперь с Леонидом Дубровским. Расстались они друзьями. Иван решил переночевать у Елены, а Леонид отправился домой один, предварительно договорившись со всеми о завтрашней встрече в парке.
На пороге здания ГФП он повстречал Георга Вебера. Было еще не так поздно. Вебер вышел подышать свежим воздухом.
— А-а, дружище! — воскликнул он, увидев Дубровского. — Рад обрадовать. Тебе есть письмо из Малоивановки. Не знал, что у тебя там родственники.
Дубровский насторожился, но тут же овладел собой и сказал спокойно:
— Это не родственники. Просто хорошие знакомые. Познакомились случайно на дорогах войны, вот и переписываемся. А где письмо?
— В канцелярии. Утром возьмешь.
— А сейчас нельзя?
— Если угостишь сигаретой, можно и сейчас.
— С удовольствием! — Дубровский вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Георгу Веберу. — На, возьми все. У меня еще есть.
— Благодарю, Леонид. Принимаю в знак нашей дружбы. Георг Вебер вернулся в свою служебную комнату и вышел оттуда с небольшим конвертом. Чтобы не выдать своего волнения, Леонид не стал задерживаться. Он взял письмо, сунул его в карман и, распрощавшись с Вебером, пошел в общежитие.
Перешагивая через две ступеньки, он быстро поднялся на третий этаж. Несмотря на поздний час, соседей по комнате не оказалось. Дубровский торопливо вскрыл конверт, извлек исписанный неровным почерком листок бумаги.
Самарская сообщала, что живут они с сестрой неплохо, хотя и трудновато с продуктами. Давно не получали от него весточки. Часто его вспоминают. А в самом конце письма было главное: «Недавно к нам заходила сестра Виктора Пятеркина. Она сообщила, что Виктор сильно болен и к нам больше не придет. Отпишите ей. Может, она вам ответит, что с ним. Зовут ее Таисия Андреевна. Живет в Горловке».
