— Очень скоро, — был ответ. — Но не сейчас. Ты сам поймешь, что время пришло.
Ноб Киссин безоговорочно верил: она исполнит свое обещание, когда сочтет нужным. Но однажды Тарамони свалилась в жестокой лихорадке. Впервые за двадцать лет Ноб Киссин не пошел на службу; он выгнал всех учеников и прихлебателей и сам стал ухаживать за больной. Поняв, что его преданность бессильна перед хворью, он взмолился:
— Забери меня с собой, не оставляй одного на этом свете. Ты единственная ценность в моей жизни, все остальное пустота и бездна зряшного времени. Что мне без тебя на этой земле?
— Ты не будешь один, — обещала Тарамони. — Твое дело на этом свете еще не закончено. Тебе надо подготовиться, ибо тело твое станет сосудом для моего возвращения. Настанет день, когда в тебе проявится мой дух, и мы, объединенные любовью Кришны, создадим идеальный союз — ты станешь мною.
От этих слов в душе Ноб Киссина взметнулась безумная надежда.
— Когда придет этот день? — вскричал он. — Как я о том узнаю?
— Будут знаки. Смотри внимательно, ибо они могут быть загадочны и неожиданны. Но когда знаки появятся, не мешкай — следуй их указаниям, даже если они повелят пересечь океан.
— Ты клянешься? — Ноб Киссин пал на колени. — Обещай, что ждать недолго!
— Обещаю. Наступит день, когда я вольюсь в тебя, но до тех пор запасись терпением.
Как давно это было! С кончины Тарамони прошло девять лет и триста пятьдесят дней, а он все еще вел обычную жизнь приказчика и работал, работал до одурения, хотя уже изнемог от этой службы и этого мира. Приближалась десятая годовщина, и Ноб Киссин, опасаясь за свой рассудок, принял решение: если и теперь знак не появится, он отринет мирскую суету и уйдет в Бриндаван, чтобы остаток дней дожить монахом. Но после этой клятвы ему дали понять, что миг близок, и знаки вот-вот появятся. Теперь он так в этом уверился, что был абсолютно спокоен, когда выбрался из кареты и с корабельными бумагами в руках неспешно вошел в свой тихий и пустой дом. Разложив бумаги на кровати, он отыскал список первоначальной команды шхуны. Когда напротив имени Захария он увидел пометку «черный», то испустил не крик, но ликующий вздох, ибо в каракулях узнал почерк Темного Бога. Теперь он был абсолютно уверен: это знак, хотя доставивший его не ведает о своей миссии. Но разве конверт знает о содержании письма? Лист понимает, что на нем написано? Нет, знаки поместили в облик, сотворенный для путешествия, что свидетельствует об изменчивости мира и присутствия в нем божественной ипостаси Шри Кришны.
Ноб Киссин спрятал список в шкаф. Завтра он прикажет запаять его в оболочку, чтобы носить как амулет. Если мистер Бернэм спросит, где ведомость, он ответит, мол, потерялась, в долгих путешествиях такое случается.
Взгляд его упал на альхаллу — длинное просторное платье, любимое одеяние Тарамони. Повинуясь порыву, Ноб Киссин натянул его поверх своей одежды и глянул в зеркало. Удивительно впору! Он развязал ленту косицы и тряхнул головой, чтобы пряди рассыпались по плечам. Отныне никаких завязок, никакой стрижки — пусть отрастут до пояса, как черные локоны Тарамони. Вдруг его отражение высветилось, будто наполненное иной сущностью, а в голове зазвучали слова наставницы, некогда произнесенные в этой комнате: следуй знакам, даже если они повелят пересечь океан. В тот же миг все стало понятно, все события получили объяснение: «Ибис» доставит его туда, где вознесется храм.
Отряд вооруженных полицейских прибыл в калькуттский особняк Расхали, когда Нил и Радж Раттан на крыше запускали змеев. Был ранний час жаркого апрельского вечера, воды Хугли мерцали в лучах заходящего солнца. Близлежащие причалы кишели купальщиками, смывавшими дневную пыль, мшистые крыши и террасы усеяли те, кто надумал подышать закатным ветерком. Над городом плыли трубные звуки раковин, возвещавшие, что пора зажигать фонари, и призывы муэдзинов к вечерней молитве.
Все внимание Нила было отдано змею, воспарившему на волнах зеленого ветра месяца фалгуна,[36] и потому он прослушал взволнованный доклад Паримала.
— Господин, он требует, чтобы вы спустились, — повторил камердинер.
— Кто?
— Англичанин, полицмейстер с охраной.
Известие не впечатлило: полицейские частенько заглядывали по делам, связанным с поместьем.
— Что случилось? — спросил Нил, не отвлекаясь от змея. — Кого-то из соседей обокрали? Если им нужна помощь, пусть переговорят с управляющим.
— Нет, господин, он требует вас.
— Тогда пусть приходит утром, — озлился раджа. — Сейчас не время для визитов в приличный дом.
— Он не желает ничего слушать…
Удерживая туго натянутую веревку, Нил бросил взгляд на слугу и обомлел: тот стоял на коленях, глаза его были полны слез.
— Йех та бат хай? Чего ты всполошился? — спросил раджа. — Что случилось?
— Господин, они требуют вас, — давясь рыданиями, повторил камердинер. — Ждут в приемной. Хотели подняться сюда, но я упросил их обождать внизу.
— Что? — На мгновенье раджа лишился дара речи: здесь была женская половина дома, посторонний не мог и помыслить, чтобы сюда войти. — Они с ума сошли, что ли? Да как им в голову взбрело?
— Господин, поспешите, — взмолился Паримал. — Они ждут.
— Ладно.
Нил был скорее заинтригован, нежели встревожен такой срочностью; уходя с крыши, он потрепал сына по голове.
— Куда ты? — огорчился мальчик. — Сам же сказал, что будем запускать, пока солнце не сядет.
— Конечно будем. Я вернусь через десять минут.
Радж кивнул и вновь занялся своим змеем, а Нил пошел к лестнице.
Пересекая внутренний двор, он отметил странную тишину в женской половине дома, поскольку в этот час все престарелые тетушки, вдовые кузины и прочие родственницы с приживалками обычно достигали пика своих хлопот. Их было не меньше сотни, и к вечеру все они шастали по комнатам, зажигая лампы и курильницы, поливали деревца тулей, звонили в церковный колокол, дудели в раковины и готовились к ужину. Однако нынче все окна были темны, а вдовствующие родственницы в белых одеяниях толпились на верандах, окруженных балюстрадами.
Миновав притихший двор, Нил прошел к крылу усадьбы, в котором размещалась сотня охранников. И здесь представшая глазам картина удивила своей необычностью: всю армию караульных, привратников и телохранителей вооруженные полицейские согнали в кучу. Лишенные палок, дубинок и сабель, бойцы неловко переминались, однако, увидев хозяина, заорали: «Славься Расхали!» Нил поднял руку, призывая служивых к тишине, но крики стали громче и переросли в рев, выкатившийся на соседние улицы. Раджа увидел, что террасы и балконы близлежащих домов полны зеваками. Ускорив шаг, он прошел к лестнице, что вела в приемную на втором этаже.
Контора представляла собой большую неуютную комнату с нагромождением столов, стульев и шкафов. Навстречу радже поднялся английский офицер в красной форме; фуражку с высокой тульей он держал под мышкой. Нил тотчас его узнал: бывший пехотный майор Холл теперь возглавлял городскую полицию и часто заглядывал в усадьбу по делам или в гости.
Раджа приветственно сложил руки и попытался выдавить улыбку:
— Чем могу служить, майор Холл? Соблаговолите известить…
Лицо майора осталось хмурым; официальным тоном он произнес:
— Сожалею, что нынче меня привела к вам неприятная обязанность, раджа Нил Раттан.
— Вот как? — Мимоходом Нил отметил, что полицмейстер при сабле, хотя раньше никогда не заходил с оружием. — И в чем ваша миссия?
— Вынужден объявить, что имею ордер на ваш арест.
— Что? — Нелепость слова затмила его смысл. — Вы хотите меня арестовать?
— Да.
— Позвольте спросить за что?
