лаборантов двинулась во главе с Ратнером и Громовым в каньон, где располагались фильтры. Всех интересовала крупность кристаллического осадка и само протекание процесса фильтрации. Никого не останавливала радиационная обстановка в каньоне. Да и никакой дозиметрической службы в первые месяцы на заводе вообще не существовало. Оперировали умозрительными качественными понятиями: «грязно» или «чисто». В каньоне, наверное, было «грязно». Но все с интересом рванулись туда.
Каково же было изумление всей толпы, когда никакого уранового осадка на фильтре вообще не обнаружилось. Добрая сотня килограммов урана куда-то исчезла. Испарилась. У Ратнера был шок.
Но вскоре уран нашли. На крыше здания…
Оказалось, что давление воздуха при барботаже было слишком высоким. Осадок в аппарате вместе с продуваемыми пузырьками воздуха образовал пену, которую вместе с воздухом выбросило в вентиляционный короб на крыше здания. Там и нашли замерзший на тридцатиградусном морозе осадок урана. Поскольку каждый килограмм урана, возвращаемый в общий урановый цикл, был на учете, пришлось срочно организовывать бригаду из молодых ребят, выпускников техникумов, которые скребками вручную счистили весь уран с крыши, погрузив его в специальные мешки. Потом, конечно, нашли нужные пеногасители и отрегулировали процесс перемешивания осадка воздухом, снизив давление и осуществляя подачу воздуха плавно, без резких скачков.
Но всё равно участок фильтрования урановой пульпы и расфасовки активного товарного продукта (уранового сырья) оставался одним из самых опасных для здоровья. Осадок на фильтре ещё раз промывали, высушивали, а затем совками загружали в мешки. В лаборатории рассчитывали, что это будет практически чистый продукт. На самом деле мешки сильно «фонили». Очистить уран от радионуклидов не удалось. На этой операции аппаратчики получали не только внешнее облучение, но и внутреннее, поскольку воздух в каньоне был насыщен аэрозолями, а ребята ничем свои дыхательные органы не защищали. Более того, большинство из них работали в своей одежде и в своей обуви, надевая только халаты. «Грязь» разносилась по домам, магазинам, улицам города…
Конечная продукция выдавалась на завод «В» в виде концентрированного раствора плутония в азотной кислоте. Выдавался он на разлив, в металлические канистры. Производилось это в экстракционном отделении № 12 в здании 102. Условия были здесь настолько «грязными», что иногда за один рабочий день доза облучения достигала 25 рентген при годовой норме 30 рентген. При таких огромных дозах облучения избежать острой лучевой болезни было невозможно. Вообще, это химическое отделение было запроектировано неудачно. Использование в операциях фтора и его соединений неминуемо было связано с повышенной коррозией аппаратов и коммуникаций. Корродировали и протекали практически все трубы и аппараты завода. Но здесь, в отделении № 12, протечки носили катастрофический характер. По предложению профессора И.В.Тананаева, входившего в пусковую группу, металлическое оборудование было заменено оборудованием из синтетических материалов: плексигласа, винидура и других. Однако в условиях большого радиационного фона и они не выдержали. Органические соединения стали разлагаться. Взорвался котел из плексигласа с раствором плутония. Каньон, аппараты, кассеты для удаления отходов — всё оказалось радиоактивным. Зона здания 102 была объявлена опасной. Было принято решение строить новое здание и использовать в нем другой метод экстракции — с использованием в качестве экстрагента диэтилового эфира. Работа была адовой…
Из воспоминаний ветеранов плутониевого комбината Е.И.Ильенко и Н.А.Абрамовой, 1996 год:
«…Мы… ученики и сотрудники создателей первой технологии, слышали от них много рассказов о тех днях напряженной работы… Говорили о постоянном присутствии и определенном давлении со стороны НКВД. Но никогда не звучало, что это и была та движущая сила, которая заставляла работать. Наоборот, это была увлеченная работа ученых, преданных своему делу, понимающих, что поставленная задача непременно должна быть решена, и отдавших этому весь свой опыт и знания, а часто и здоровье, и жизнь. К сожалению, многие из тех, кто работал в первые годы на заводе «Б», потеряли свое здоровье и даже жизнь…»
Уже в первые месяцы работы заводов «А» и «Б» с жалобами в медсанчасть обратились первые больные. Чуть позже началась регистрация случаев лучевых заболеваний. Никитин скончался через два года. На год с небольшим пережил его Ратнер.
Статистика (А.К.Круглов, 1996 г.):
«За период становления производства плутония на комбинате профессиональное лучевое заболевание было диагностировано у 2089 работников, 6 тыс. человек получили суммарную дозовую нагрузку >100 бэр[9]… Свыше 2000 человек имели в организме превышение допустимого содержания плутония…
…Однако люди сознавали, что без их самоотверженного труда страна не сможет создать ядерное оружие. Это понимание и заставляло их рисковать своей безопасностью. Иногда риск был связан и с исправлением персоналом собственных ошибок и нарушений технологической дисциплины, а за нарушения и ошибки тогда строго спрашивали. За некоторые нарушения снимали с работы и отдавали под суд».
Жидкие радиоактивные отходы через пару месяцев после начала работы завода «Б» заполнили все построенные бетонные хранилища. Сброс отходов осуществлялся в Течу.
Справка А.К.Круглова, 1996 г.:
«Из-за загрязнения реки и прибрежной территории радиационному воздействию подверглись 124 тысячи человек, проживающих в пойме реки на территории Челябинской и Курганской областей. Большие дозы облучения (до 170 бэр) получили 28 тыс. чел. Было зарегистрировано 935 случаев заболеваний хронической лучевой болезнью.
Около 8 тыс. было отселено из 21 населенного пункта…»
21
Из переписки журналиста И. Ларина с ветеранами завода (2000 г.).
Ф.Д.Кузнецова, оператор-аппаратчик завода «Б»:
«Закончив химико-технологический техникум в Кинешме, я была направлена на работу на «Маяк» (более позднее название плутониевого комбината. — М.Г.). Поскольку технологическая схема первой очереди плутониевого производства воспроизводила обычное химическое производство, специально подготовленных технологов для работы с радиоактивными продуктами не было. Более того, не были учтены даже те особенности, которые были известны для опасных химических производств. Весь завод № 25 (завод «Б». — М.Г.) имел вертикальное расположение, когда любая протечка на верхнем уровне приводила к загрязнению всех этажей. Это было первой причиной многих радиационных аварий…
Вторая причина… заключалась в ужасной спешке в условиях строжайшей секретности. Все делалось под личным контролем Л. П. Берия и под присмотром сотрудников комитета госбезопасности, когда наказывали за любую оплошность. Страх толкал людей на поступки, которые приводили к авариям. Кроме того, использовались очень сложные химические продукты и дорогие аппараты. Например, в технологической схеме были аппараты, сделанные с большим добавлением платины, золота и серебра. Эти аппараты и продукты берегли больше, чем людей.
Третья причина — на производстве было запрещено делать какие-либо записи. Все работы производились по памяти, чтобы не было утечки совершенно секретной информации. Люди были постоянно в состоянии стресса, боясь забыть что-нибудь важное, относящееся к производству. И нередко забывали — особенно на первых порах… Несмотря на спешку, к назначенному сроку производственная схема не была готова. В реакторе была наработана первая порция облученного топлива, готового для переработки, а
