чувствовал себя с ними равным. Он общался с ними как со своими сверстниками, и в этом общении не было высокомерия или сюсюкающего превосходства взрослого перед ребенком. Сам Валерка, как иногда казалось Андрею, несколько выбивался из ауры этого дома. Но, наверное, это действительно только казалось, потому что, попав сюда один раз, уже не хотелось расставаться с чувством теплоты, которое заполняло душу. Не хотелось уходить отсюда, не хотелось снова получать разлад в душе, который неминуемо исчезал у человека, попавшего в этот дом. Покидая гостеприимную обитель, Андрей всегда хотел перенести хоть капельку этой атмосферы к себе, в свою тусклую, стандартную квартиру. Но куда там, когда у него даже лиана не приживается.
А еще обитали в этом доме подружка Валерки Анечка и старая добрая лохматая собака. Может, и грубо упоминать собаку и девушку вместе, но именно вместе они дополняли и вливались в ауру этого дома.
Так было вначале.
Валерка открыл дверь. Лицо его было бледным, глаза то бегали, то замирали, смотрели в никуда, под глазами повисли черные мешки. Андрей переступил через порог, поздоровался. Валерка не ответил.
— Что случилось? — поинтересовался Андрей.
Валерка молча впустил его в квартиру, махнул рукой в сторону комнаты. Андрей прошел, сел в кресло. Валерка, следовавший за ним, остановился, стоял мрачным, навис над Андреем черной тучей. Андрей хотел что-то спросить, но, посмотрев на Валерку, подавился словами. Тишина угнетала. Потом Валерка выдавил хриплым шепотом, который прогремел в тишине как пушечный выстрел:
— Сегодня папа умер…
Андрею показалось, что ослышался, но нет. Сердце перестало биться, потом что-то больно и непереносимо защемило в груди. Андрей ощутил чувство потери, не чьей-то, а своей собственной потери. Он потерял что-то близкое и родное, что-то важное, что-то, без чего трудно не только жить дальше, а представить себе, как жить, зачем жить.
Потерю ощутил и дом. Фотографии в тот день улыбались грустно, цветы на окнах поникли, пейзажи на стенах приобрели темные тоскливые оттенки. Анечка горько плакала, уткнувшись в подушку. Валеркина мама сидела в углу, серой тенью сливаясь со стеной. Собака смотрела на всех влажными глазами и как-то робко и виновато повиливала хвостом.
Даже часы замерли и перестали тикать. А может, их просто забыли завести?
Шли дни, недели, месяцы. Боль и чувство потери притупились, но не исчезли. Андрей регулярно приходил к Валерке. Приходил в дом, где царило тепло и радушие. Дом остался прежним, но для тех, кто был особенно близок к этому дому, в частности и для Андрея, появилось в нем что-то новое. Какая-то мимолетная грусть. И фотографии со стен улыбались с едва заметной грустью, и картинки навевали что-то теплое, но вместе с тем и что-то щемящее, и собака грустно смотрела своими добрыми глазами. Но все остальное осталось по-прежнему. И тепло, и ласка, и радушие. Книги стояли на полках, лиана обвивала комнату. (Андрей еще пару раз брал отростки — не принялись!) Цветы переваливались через края плошек, оплетали окна. Тихо, уютно, грустно тикали часы.
Так было.
Андрей распахнул дверь, впуская Валерку. Валерка ввалился с мороза, заснеженный, нос красный, щеки красные.
— Здорово, старик. С днем рождения тебя! — Валерка протянул сверток и правую руку.
— Спасибо! — Андрей ответил на рукопожатие и принял сверток. — Да ты не разувайся, проходи. А где Анютка?
Валерка небрежно махнул рукой:
— А-а, лучше и не спрашивай.
Все ясно — опять переругались. В последние месяцы они все время ругались. Потом Анютка плакала, Валерка злился. Наплакавшись, она подходила к нему, искала примирения, просила прощения, хотя чаще всего была не виновата. На некоторое время устанавливался шаткий мир, а потом все повторялось заново. Как бы это не кончилось плохо.
Андрей попытался говорить с Валеркой серьезно, попытался предостеречь его, но Валерка только отмахнулся. Они прошли в комнату, Андрей представил Валерку остальным гостям, и понеслось. День рождения удался, было весело. Андрей получил то наслаждение от детского праздника, которого не получал уже очень давно.
В разгаре веселья пропали и появились снова Валерка и какая-то деваха, которую притащила с собой подружка Андрея. Деваха не понравилась Андрею сразу, и он бы обязательно расстроился, если бы увидел, что она отлучалась вместе с Валеркой. Но Андрей не заметил этого. Как раз тогда он принимал поздравления от Анечки. Веселье продолжалось, потом пошло на убыль. Гости стали расходиться.
Когда за последним из гостей закрылась дверь, Андрей счастливо и устало отвалился к стене и понял, что убирать последствия посиделок уже не в силах. Он протопал в комнату, упал на кровать. Пальцы с трудом нащупали кнопку на пульте, загорелся экран телевизора. Андрей уткнулся в телевизор, слабо воспринимая суть происходящего на экране, задремал.
Где-то через полчаса, а может, и позже, его разбудил звонок в дверь. Андрей с трудом поднялся, выключил телевизор, который показывал настроечную таблицу, проковылял в коридор, потирая заспанные глаза, открыл дверь. На пороге стояла маленькая, ссутулившаяся, заплаканная Анечка. Андрей стряхнул остатки сна и опьянения, пропустил девушку в квартиру. Она тряслась и всхлипывала. Андрей пошел на кухню, принес стакан воды, протянул Ане. Она жадно схватила стакан трясущимися руками, опустошила его, всхлипывая, подергиваясь и проливая воду на пол, вернула уже пустой стакан, поблагодарила.
— Что стряслось? — спросил Андрей, забирая пустой стакан.
— Ничего. — Она снова всхлипнула. — Андрюша, можно я у тебя переночую?
— Да, конечно. А что случилось?
Аня покачала головой:
— Ничего.
Андрей не стал лезть в душу, он проводил ее в комнату, предложил поужинать, а когда она отказалась, уложил спать. Сам погасил свет, уселся в кресло и задумался.
Проснулся Андрей часов в одиннадцать. Он сидел в том же кресле, кто-то заботливо укрыл его пледом. Андрей сладко потянулся, откинул плед и резко поднялся. Кровь прилила к голове, в глазах потемнело — резкость оказалась совершенно не нужной. Он постоял минуту, нацепил тапочки, которые валялись у кресла, и пошел в туалет.
До туалета он так и не дошел. Андрей услышал шум воды на кухне, прошел мимо туалета, заглянул в кухню. Там, освещенная утренним зимним солнцем, которое било в окно, домывала посуду Анечка. Она повернула голову, улыбнулась:
— Привет.
— Привет, — автоматически ответил Андрей. — Зачем ты? Не надо, я сам.
— Да я уже почти все вымыла.
— Спасибо, конечно, — бессильно пожал плечами Андрей, — но я и сам бы справился.
Андрей завернул в туалет, потом в ванну, а когда вернулся на кухню, на столе уже ждал завтрак. Аня приглашающе махнула рукой, налила ему кофе. Андрей взял чашку, уселся за стол. Позавтракали. Потом Анечка подскочила, собралась и, несмотря на вялые протесты Андрея, чмокнула его в щеку и убежала.
Больше Андрей ее никогда не видел.
Андрей долго, но безрезультатно пытался дозвониться до Валерки. Попытки продолжались целую неделю, потом Андрей не выдержал и зашел к Валерке. Дом по-прежнему был обителью тепла, вот только… Место Анечки в доме всецело заняла та самая деваха. В комнате, где жил Валерка теперь уже не с Аней, стали вянуть цветы. Фотографии смотрели со стен с горькими улыбками, провожали Валерку взглядами, полными сарказма. Картинки исчезли со стен Валеркиной комнаты, их место занял плакат с какой-то модной рок-группой. Запах домашнего тепла сменили запахи косметики.
Но все это произошло только в Валеркиной комнате, в остальном же дом остался таким, каким и был. Тепло, радушие, цветы, лиана. Только собаки не было в квартире. Наверное, ее забрала Аня. Книги, часы, тихо тикающие в углу. Они как бы отсчитывали теперь время, которое было отведено дому. Сколько его осталось?
