что премудрость гадания по руке принадлежит к семи восхваляемым премудростям. В конце концов, и по поводу влияния звезд на судьбу человека есть настоящий спор в Гемаре. Он лично поддерживает ту сторону, которая утверждает, что звезды имеют влияние на все народы — кроме евреев. Евреями управляет сам Всевышний. Так что, пожалуйста, пусть Борух-Лейб рассказывает о его сомнениях Хане-Этл Песелес и вообще кому хочет — так выкручивается аскет и кланяется, кланяется, и отступает мелкими шажками, пока не выходит из комнатки.
На следующее утро после молитвы и завтрака, когда Борух-Лейб уже готовился выйти со своим ящиком инструментов на работу, вошла Ентеле, дочь портного Звулуна. Вместе с ней вошла утренняя, нежная, летняя солнечность, словно Ентеле принесла большую скрипку с золотыми струнами, которые вздрагивают и гудят при каждом слове, напевно срывающемся с ее уст.
— Доброе утро, Борух-Лейб, — зазвенел ее голосок, и она протянула ему свою правую ручку с пухлой ладошкой, чтобы он предсказал, будет ли ее брак с Ореле Тепером счастливым.
— У девушек надо смотреть левую руку, — говорит хиромант.
— Что же вы раскачиваетесь надо мной, как над священной книгой? Я же пугаюсь, — щебечет Ентеле и протягивает ему левую ручку.
Борух-Лейб улыбается. Он носил Ентеле на руках, когда она была еще совсем крошкой, и сейчас она согревает его сердце, как родная сестренка.
— Твоя линия счастья, Ентеле, тянется долго и широко и не прерывается посередине. Это знак того, что ты будешь счастлива, покуда будешь жить.
Это также знак того, что тебе не придется ходить по людям и что о тебе не будут говорить дурного.
— Спасибо вам, Борух-Лейб, за добрые слова. Но Элька-чулочница наговаривает на меня. Она говорит, что у меня есть жало и что после свадьбы мой муж будет у меня под каблуком.
Хиромант рассматривает подушечки на ладони, пальцы и ногти, потом предлагает ей показать ему правую руку, потому что есть мнение, что надо смотреть на обе руки. Он смотрит и сгибает ее пальцы, пока не провозглашает, что верхние фаланги пальцев Ентеле сильно выгибаются. А это знак, что она не лишена завистливости. К тому же ее столбовая линия тянется до второго и третьего пальцев, а это знак того, что втихаря она умеет и злиться. Но у нее нет линий, которые бы показывали, что она, не дай Бог, распущенная.
— Я не святая. — Ентеле надувает губки, крутит головкой на короткой шейке, и ее круглое лицо сияет. Ентеле целуется с Ореле на ступеньках до полуночи, и ее ничуть не волнует, что скажут люди. Борух-Лейб поднимает свое длинное, осунувшееся лицо с водянистыми глазами и душит взглядом дочку портного Звулуна.
— Ты гневлива, Ентеле. Во время беременности ты должна остерегаться, чтобы от злости у тебя, не дай Бог, не было выкидыша.
— Зачем мне заранее мучиться по поводу того, что будет потом, если мы с Ореле все равно пока не можем пожениться, потому что нам негде жить, — говорит своим певучим голоском Ентеле и уходит. Но ее нежный, свежий затылок все еще витает перед хиромантом, словно кто-то из укрытия направил на него зеркальце, в котором преломляются солнечные лучи.
После ухода Ентеле предсказатель остается сидеть на стуле и в его набожных, как у ягненка, глазах светится глубокая задумчивость. Он не уверен, что Ентеле хотела его ужалить своим жалом, о котором говорит Элька-чулочница. Но все равно его укололи ее слова о том, что она и Ореле не могут пожениться, потому что им негде жить. Борух-Лейб знает, что соседи по двору говорят: так как он один живет во дворце, в этой квартирке из двух крошечных комнаток, он хорошо уживается с аскетами из Немого миньяна и его не волнует, что другие обитатели двора задыхаются от тесноты. Предсказатель размышляет над этим, пока ему не приходит в голову, что и папиросница Злата-Баша Фейгельсон со своими дочерями зарится на его квартиру. Но неразумно жениться только потому, что он один занимает две комнаты и кто-то этим недоволен.
Ентеле, впорхнув, как птичка, в дом Боруха-Лейба и выпорхнув из него, оставила у него в голове путаницу, в которой никак не разобраться. Сегодня у него уже нет желания идти стеклить и замазывать окна. Он поднимается в Немой миньян. Там, в уголке, ему всегда хорошо. Хотя он и не ученый, он знает все места в Гемаре, где говорится о премудрости звезд, и он изучает их. Вот и на этот раз он вынимает Гемару, трактат Моэд Катан, и раскрывает на отмеченной странице, где говорится о звездах и созвездиях. Набожный старый холостяк читает Гемару вслух сладким голосом, подобно обгорелому дереву, изливающему соки на свою собственную кору.
«Омар Раба — сказал Раба, что жизнь, дети и доходы зависят не от заслуг человека, а от везения. Потому что Раба и рав Хисда был равны в мудрости и праведности, каждый из них мог своей молитвой добиться, чтобы пошел дождь. Несмотря на это, рав Хисда жил девяносто два года, а Раба — только сорок лет. В доме рава Хисды было шестьдесят свадеб, а в доме Рабы — шестьдесят похорон. В доме рава Хисды собака не хотела есть хлеба из крупчатой муки, а в доме Рабы у людей не было хлеба из ячменя».
Борух-Лейб упирается головой в раскрытую книгу Гемары и снова долго думает. Потом он оглядывается, кому из аскетов он мог бы задать вопрос о сказании, которое он учит. Он видит, что вержбеловский аскет загораживается от него пюпитром. Значит, он стыдится того, что говорил вчера ночью. Борух-Лейб идет к слепому проповеднику ребу Манушу Мацу, который сразу же узнает его по звуку шагов и перестает учить по памяти еще до того, как Борух-Лейб к нему подходит. Набожный старый холостяк стоит, склонившись над слепым проповедником, и пересказывает ему слова Гемары, что наличие детей зависит от везения. Однако в другом сказании из Гемары говорится: праотец Авраам пожаловался Всевышнему, что по звездам он видит, что ему не суждено иметь детей. Всевышний ответил ему, чтобы он не пытался определить своей судьбы по звездам. У него будут дети. Так какой же из двух рассказов Гемары правильный?
— Оба! — отвечает реб Мануш Мац. — У каждого человека есть звезда, которая светит на него и руководит им. Однако человек может обладать таким внутренним светом, который делает светлее даже его собственную мрачную судьбу. И вот такую силу имел в себе праотец Авраам. В целом же, — продолжает реб Мануш Мац, — не следует мучиться, сводя и сравнивая слова мудрецов о звездах так, чтобы они состязались между собой. Если Борух-Лейб думает, что звезды управляют человеком, ему позволительно так думать, покуда он не забывает, что даже звездами, которые управляют людьми, управляет Всевышний. При этом не следует забывать, что подобно тому, как небо — не небо без двенадцати созвездий, земля — не земля без двенадцати колен.
Некоторое время проповедник раскачивается и вздыхает. Видно, он хочет еще что-то добавить и не знает, стоит ли. Наконец он решается.
— И не надо забывать, Борух-Лейб, что точно так же, как среди звезд на небе нет ненависти и зависти, — ведь сколь бы чудовищно велики они ни были, небо еще больше, так велико, что все звезды на его фоне — крошечные точечки и им не надо ссориться из-за места, — точно так же нет ненависти и зависти среди настоящих мудрецов и праведников. Ах, мы видим на Синагогальном дворе среди аскетов, в бейт-дине[33] среди судей и просто среди знатоков Торы, что это не так? Объяснение таково: виновны люди Торы, а не сама Тора.
Реб Мануш Мац не хочет говорить попросту, что завистливые ученые не являются настоящими звездами. Борух-Лейб тоже не хочет предаваться злоязычию и не рассказывает слепому ребе, что вержбеловский аскет против жертвоприношений. Но он рассказывает об Ентеле, дочери портного Звулуна, которая жаловалась ему, что она и ее Ореле не могут пожениться, потому что им негде жить. Его это очень расстраивает, он ведь один-одинешенек живет в двух комнатах. Проповедник вздыхает и отвечает, что Ентеле была и у него и что он тоже чувствует себя виноватым, занимая уголок в Немом миньяне. Но Борух- Лейб получил свою квартирку от родителей, к тому же он холостяк, которому еще предстоит жениться. Он не должен чувствовать себя виноватым.
Предсказатель уходит от проповедника успокоенный, утешенный, и у него возникает желание успеть еще сегодня со своим ящиком инструментов и стеклом в пару домов. Он торопится к себе домой за инструментом, а потом быстро шагает по улице. При этом у него не выходят из головы слова проповедника о том, что человек может светить таким светом, что разгорится даже его звезда на небе. Почему же реб Мануш Мац не может сделать светлее свою собственную судьбу, чтобы ему не приходилось быть слепым на
