Подмосковье, в Люберцах, так что будет проще, если мы поедем туда вместе. Очень, скажу я вам, хороший вариант. Однушка, третий этаж, балкон, телефон, все как полагается. И недорого – то, что вы хотели.
– А позже нельзя? – неуверенно поинтересовалась Яна.
– Не получится. Хозяин только до шести дома.
– Может быть, завтра? – робко предложила Яна.
– Так и завтра он до шести. График у него такой – с полвосьмого работает.
– А-а…
– Я бы на вашем месте даже не колебался. Таких предложений – одно на сотню. Обычно подобные квартирки снимают буквально в тот же день, когда дают объявление. А у вас что, дела какие-то неотложные?
– Да нет, я подругу хотела дождаться, – призналась Яна. – Видно, придется ехать без нее. Значит, встречаемся на «Таганке»?
– В полпятого в центре зала, – обрадованно сообщил риелтор.
Ганс подошел к Яне и положил мордочку на колени, освободившиеся от ноутбука. Взгляд у собаки был каким-то тревожным.
– Ты чего, Ганс? – Яна погладила пса по голове и наклонила к нему голову, так что ее темные волосы слились с его черной, с рыжими подпалинами, густой и мягкой шерстью. – Все хорошо. У нас есть отличный вариант. Если повезет, скоро будем жить вдвоем… Нам ведь больше никто не нужен?
Ганс сглотнул, убрал голову с Яниных коленок и поплелся к двери. Ему явно что-то не нравилось, но Яна еще не настолько хорошо понимала собак, чтобы сообразить, что именно.
Около турникетов образовался затор. Так было всегда, когда Яна вытаскивала карточку. Сумка, забитая всякой всячиной – тетрадка, записная книжка, телефонная книжка, просто книжка, три-четыре ручки (в двух уже давно закончились чернила), косметичка, зонт, щеточка для обуви, упаковка бумажных салфеток, пять конфетных фантиков, три пачки сигарет, смятая фольга от сигаретных пачек (Яна ненавидела мусорить на улице, поэтому частенько использовала вместо мусорного ведра свою сумку) и прочее, и прочее, – совершенно не хотела отдавать кошелек, в котором лежала карточка.
Наконец Яна вытащила кошелек и прислонила его к турникету. Карточка не срабатывала. Народ, сгрудившийся вокруг Яны, уже начал возмущаться:
– Девушка, чего вы возитесь?
– Блин, отошли бы в сторону…
– Е-мое, толпа уже, а она все тупит…
– Клуша!
Услышав обидное слово, Яна тут же вспомнила, что снова засунула израсходованный «поездник» в кошелек.
Пришлось идти к кассе, пристраиваться к змеиному хвосту очереди и ругать себя за несобранность. Впрочем, это было бесполезно: сколько бы Яна ни отчитывала себя, внимательности от этого не прибавлялось. «Карма», – разводила руками Ольга. «Ну ты и курица», – качал головой бывший муж, который до самой последней минуты их совместного проживания не мог взять в толк, как можно поставить на полку шкафа кружку с чаем, забыть на залитом дождем балконе записную книжку, уйти из дома без копейки денег и выйти гулять с собакой в домашних тапочках и ночной рубашке.
«Ну ты и курица, – повторял он всякий раз, когда с Яной случалось нечто подобное, а нечто подобное случалось с ней довольно часто, – и что ж ты без меня делать-то будешь?» На этот вопрос Яна не готова была ответить ни Павлику, ни самой себе. И даже тогда, когда, собрав вещи и пристегнув поводок к ошейнику Ганса, шагнула за порог в никуда, в абсолютную пустоту, в беспросветное одиночество, она по- прежнему не знала ответа на этот вопрос. Знала только, что надо уйти, что невозможно дольше жить вместе, что невозможно оставаться там, где тебя предали, там, где ты не нужна.
Любая «нормальная баба» сказала бы, что у Яны поехала крыша, что так нельзя, что свое надо выгрызать зубами и что мужики вообще недостойны того, чтобы им такие подарки делали. Но Яна никогда не была нормальной. А от одного слова «баба» ее трясло мелкой дрожью, и больше всего на свете она боялась, что когда-нибудь ее назовут этим ужасным словом, состоящим из двух слогов «ба-ба»…
А вот Павлику нужна была нормальная, самая что ни на есть бабистая баба. Та, что и в избу войдет, и коня остановит, и дома приберет, и ужин сготовит, и пеленки за детьми постирает, и с сантехником из-за сотни попрепирается… А уж если эта самая дамочка еще и работать будет в меру испорченности (только, упаси бог, не на должности выше мужа), так и вообще – лафа несусветная.
Судя по всему, такую Павел Колесников и нашел… Так, во всяком случае, показалось Яне, когда она около двух недель назад застукала своего благоверного целующимся в машине с какой-то отаммиаченной блондинкой не первой свежести. Вглядываясь в запотевшие от их страсти стекла, Яна подумала: «Ну и курица же я!», а потом развернулась и пошла собирать вещи, которых оказалось совсем не так много: черное выходное платье, два линялых свитера, три дешевские кофточки с Черкизона, три пары черных джинсов, внушительная стопка книг с засушенными цветами, спрессованными между страницами, и старенький ноутбук – кормилец и поилец, – на который Яна возлагала большие надежды. Собиралась, как ни странно, спокойно, только в голове постоянно крутилась строчка из ее же романа: «Глория не чувствовала ничего, кроме душераздирающего желания закричать во весь голос: «Это несправедливо!»
Слезы и боль пришли позже, уже после того, как Яна позвонила подруге и попросила «вписку» на пару недель для нее и для собаки, Ганса, породы дворчарка – изобретение Яны, что расшифровывалось как «дворовая овчарка», – верного друга, которого Яна твердо решила увезти с собой.
– На фига ты собаку забрала? – в ужасе прошептала Ольга, когда увидела на пороге понурых Яну и Ганса. – Сама без жилья, да еще и с псиной…
– Олечка, – еле сдерживая слезы, пролепетала Яна. – Павлик его выкинет. Или потеряет. Ну куда ж я без него…
Павлик так ничего и не узнал – видно, долго еще целовался со своей отаммиаченной блондинкой за запотевшими стеклами. Ольге он позвонил только через несколько часов и потребовал к телефону Яну, которая в этот момент старательно увеличивала напор воды в ванне, чтобы заглушить рыдания. Ольга сухо ответила, что не имеет представления о местонахождении Яны Нагибиной – Яна наотрез отказалась быть Колесниковой, чем вызвала бурю гнева у своего будущего супруга, – а даже если бы и имела, то все равно послала бы Павлика в такую даль, куда Макар телят не гонял.
Павлик ответом не удовлетворился и на следующий же день нанес визит подруге жены. Вслушиваясь в перебранку между Ольгой и Павликом, Яна забилась в кресло и думала, что гложет мужа больше всего: то, что
Через пару дней она оторвалась от ноутбука и заставила себя – впервые за несколько лет – связаться с внешним миром: закупила газет и принялась судорожно прозванивать телефоны людей, сдающих квартиры. Увы, подавляющее большинство объявлений, даже тех, что пестрили приписками «хозяин» и «не агентство», принадлежали риелторским агентствам, контакт с которыми был чреват тремя выплатами сразу: солидная сумма риелтору и две суммы хозяину, плата за первый и последний месяцы. Подавив вздох горечи и разочарования и смирившись с тем, что месяц придется сидеть на капусте и гречневой каше, Яна согласилась-таки с предложением одного из риелторов и принялась ждать у моря погоды.
Первый риелтор, с которым связалась Яна, увы, оказался не самым понятливым человеком на этом свете. Яне раз пять пришлось объяснять ему, что на ее скромный гонорар она с трудом может позволить себе однушку в не самой близкой области, но он почему-то отказывался принимать в расчет ее материальное положение. Он звонил ей по пять раз на дню и буквально душил вариантами, которые Яна не могла представить даже в самых солнечных фантазиях. Среди них фигурировали двушки на «Кунцевской», однушки на Смоленке, квартиры с консьержками на «Щукинской» и разве что не домики на Рублевке.
– Милый вы человек… – буквально проскулила Яна, выслушав очередное безумное предложение. – Вы что думаете, я романы на денежных купюрах печатаю? Какая «Кунцевская»? Какая «Смоленская»? Да мне,
