окружающие. Кстати, если бы не революционная ситуация, беспорядки, неразбериха и массовый отток туристов из страны, думаю, у нас могли бы возникнуть и значительно большие неприятности, ведь Нур предупреждала нас о бдительности полиции. Так что нам еще повезло! Не могла же я объяснить им истинную причину своего желания сойти на берег! Честно говоря, мне было наплевать, что подумают остальные, но мнения Нур и Сарики я ценила, поэтому чувствовала себя, как нашкодившая школьница, которую родители ругают за полученную двойку.
– Я... простите, как-то об этом не подумала! – наконец, удалось мне выдавить нечто вроде извинений за проявленную мною «легкость» поведения.
– Нет, я, конечно, понимаю, вы – женщина еще молодая, но ведь у вас есть муж! – вновь возмутилась индианка.
– Ой, Сарика, давайте не будем брать на себя роль карающего меча правосудия! – раздраженно отмахнулась Люсиль, бросившаяся меня защищать. – Мы, как все здесь видят и понимают, принадлежим к разным культурам, и представления о жизни у нас иногда едва ли не прямо противоположные. То, что вы осуждаете, в моей стране, к примеру, всегда считалось хорошим тоном: красивой женщине просто положено иметь больше одного мужчины – в особенности, если это никому не вредит. Муж Агнии никогда ничего не узнает – это раз. Она совершила сей «неподобающий», по вашему мнению, акт не на борту, а на нейтральной территории – это два. И наконец, Агния – взрослая, вполне разумная женщина, и она отнюдь не обязана отчитываться перед кем-либо о подробностях ее личной жизни!
В этот момент я любила Люсиль Ламартен, как никого в этом мире.
– Отличная работа, Агния Кирилловна!
Похвала Еленина, обычно скуповатого в выражении восторгов, не столько обрадовала меня, сколько удивила. Что я сделала такого, что заставило начальника НЦБ столь бурно выразить мне свою радость? Более того, я предполагала, что он примется ругать меня за ослушание, ведь Еленин с самого начала был решительно настроен против моей высадки в Египте!
– Фотографии, которые вы раздобыли, просто бесценны, – ответил он на мой вопрос. – Но мне нужно кое-что уточнить.
– Например?
Взяв со стола несколько снимков, он расположил один из них перед экраном, так, чтобы я могла хорошо его разглядеть.
– Вот это кто? – он ткнул пальцем в Имрана Хусейна.
– Начальник службы безопасности «Панацеи», – пояснила я.
– Так... А вот это? – Еленин взял следующее фото.
– Доктор Монтанья, трансплантолог. Очень хороший, между прочим, – добавила я зачем-то.
– Не сомневаюсь, – с какой-то странной интонацией сказал Еленин, и что-то в его тоне мне не понравилось. – А вот эта дама?
– О, это Сара Насер. Отвратительная особа!
– Неужели? И чем же она так вам не угодила?
– Да так... В принципе, мы с ней почти не пересекаемся. Знаете, у нее такой пронзительный, пронизывающий взгляд, что я каждый раз холодею, когда он останавливается на моей персоне!
– И в этом кроется корень вашей к ней антипатии? – удивленно поднял брови Еленин.
– Есть еще кое-что. Сегодня в порту я видела, как Сара откуда-то возвращалась –
– У вас есть догадки насчет причин, побудивших ее сойти на берег в Александрии? – спросил он.
– Абсолютно никаких! – призналась я. – Если бы Сара была египтянкой, это можно было бы легко объяснить, но она не местная, насколько мне известно, и вряд ли у нее есть родня в Александрии.
– Как давно она на «Панацее»?
– Честно говоря, я не в курсе... Могу навести справки, если это необходимо.
– Да уж, сделайте милость, – кивнул Еленин, а я удивленно подумала: чем же эта неприметная и неприятная секретарша Сафари так заинтересовала начальника НЦБ? Лицкявичус предупреждал меня насчет того, что Еленин наверняка не рассказывает мне всей правды о целях моего пребывания на борту корабля, но в тот момент я приписала это замечание его обычной подозрительности и привычке никому не верить на слово. Видимо, мой бывший босс все же прав, я являюсь всего лишь пешкой в какой-то большой игре, и еще неизвестно, как она закончится. И чем.
– Теперь вы можете расслабиться, Агния Кирилловна, – сказал Еленин. – Вы сделали даже больше, чем мы от вас ожидали, поэтому отныне просто займитесь своими непосредственными врачебными обязанностями и выкиньте из головы все, связанное с Интерполом. Представьте, что вы по собственной инициативе попали на «Панацею», доработайте свой срок, а по возвращении в Гонконг мы найдем возможность вас эвакуировать и доставить домой.
И это – все?! Я не поверила своим ушам!
– А как же доктор Ван Хассель? Его действительно убили?
– Боюсь, что так, – вздохнул Еленин. – Судя по этим фотографиям...
Он не закончил фразу, но я не собиралась пускать все на самотек:
– Что такого в этих фотографиях, вы можете мне объяснить?!
– Поверьте, Агния Кирилловна, чем меньше вы знаете, тем лучше. Ваша работа уже закончена, причем выполнили вы ее на «отлично». Это, разумеется, отразится на размере ваших комиссионных – в качестве дополнения к вашей зарплате на «Панацее».
– Что, и грамоту почетную мне дадите?
– Вполне возможно, – спокойно ответил Еленин, как будто не заметив моего сарказма. Судя по всему, он не собирался развивать тему – видимо, рылом я не вышла для такой чести!
– Позвольте еще вопрос? Не про Ван Хасселя.
– Валяйте! – милостиво согласился начальник НЦБ.
Я быстро набросала на листке бумаги иероглиф, который увидела во время перевязки на лопатке Фэй Хуанга. Брови Еленина быстро поползли вверх, и я даже испугалась, что сейчас они скроются под его волосами на лбу.
– Где... черт подери, где вы это видели?! – пробормотал он, не скрывая своего изумления.
– На теле одного человека.
– С «Панацеи»? – продолжал допрос Еленин.
– Нет, – соврала я, ведь я очень многое ему не рассказала, чтобы избежать лишних объяснений. – Так вы можете мне ответить или мне самой выяснить?
– Не вздумайте даже! – предостерег меня Еленин, и лицо его приобрело мрачное выражение. – Это знак китайских триад.
– Что-что? – не поняла я.
Еленин испустил громкий тяжелый вздох. Ну и что, что я не слышала о каких-то там триадах – я ведь обычный анестезиолог, а не нобелевский лауреат! Попробовал бы он провести анестезию, да так, чтобы пациент не отбросил коньки и вернулся «обратно», словно после приятного сна!
– Триады – общее название китайских преступных организаций, действующих в Гонконге, Тайване и в Малайзии. Они существуют и на Западе – например в Сан-Франциско, где китайская диаспора очень многочисленна.
– И чем же они занимаются, эти триады?
– Всем помаленьку – торговлей наркотиками, проституцией, нелегальными азартными играми, заказными убийствами, кражами автомобилей, контрабандой, вымогательством и другими формами рэкета. Львиную долю прибыли триадам приносит торговля фальсификатами. Если вы видели кого-то с такой татуировкой, Агния Кирилловна, настоятельно советую держаться от него подальше – это опасный человек!
Объяснения Еленина меня не удовлетворили, и, закончив сеанс связи, я полезла в Интернет. Проведя небольшое исследование, я выяснила, что название «триады» было придумано колониальными британскими властями в Гонконге благодаря треугольной форме китайского иероглифа, обозначавшего тайное общество и символизировавшего единство, связь между небесами, землей и человеком. Символ этот выглядел как треугольник со скрещенными мечами Гуан Ю – китайского бога Преданности.
Первое тайное общество китайских триад было создано в середине семнадцатого века, их целью
