потеплее! Это моя обычная ошибка: в попытке отсрочить неизбежное я нацепила легкий костюм и накинула джинсовую куртку, хотя, судя по градуснику за окном, я явно погорячилась. Оставалось лишь надеяться, что предусмотрительный Никита включил обогреватель в своей комфортабельной «Вольво».
Он подъехал, опоздав всего на пять минут, но мои конечности уже успели задеревенеть. Нырнув на переднее сиденье, я сразу же окунулась в тепло салона и собиралась уже пошутить по поводу погоды, но заметила в зеркале лицо Никиты и проглотила свои слова.
– Что-то случилось? – спросила я встревоженно.
– Это касается мальчика, – ответил он серьезно, без улыбки. – Того, которого доставили в зеленогорскую больницу: он в очень тяжелом состоянии.
Я не ожидала этого услышать. Возможно, до встречи с Толиком Лавровским – да, но, увидев веселого и практически здорового ребенка, почему-то решила, что и второй мальчик должен находиться примерно в том же состоянии.
– Что с ним такое?
– Большая потеря крови. Возможно, даже заражение – еще неизвестно. Его доставили в реанимацию, но условия в Зеленогорске, сама понимаешь, отличаются от городских, поэтому, вполне вероятно, его придется транспортировать сюда.
– Потеря крови? – удивилась я. – Как такое могло случиться? Ведь Толик поступил в удовлетворительном состоянии, ты сам его осматривал...
– Ну, может, в этом случае мальчиком занимались какие-то другие мясники? – пожал плечами Никита. – Кто вообще сказал, что есть связь? Мы как раз и должны проверить, так ли это.
Детская зеленогорская больница в целом производила приличное впечатление, однако на самом деле симпатичный фасад и домашние занавески на окнах призваны были скрывать недостаток медикаментов и аппаратуры, необходимой для нормального функционирования любого медицинского учреждения.
– Жуткая ситуация! – покачала головой заведующая отделением, невысокая полная женщина лет пятидесяти по имени Ирина Юльевна Рушко. Она выглядела ухоженной и явно озабоченной нашим визитом. – Никогда с подобным не сталкивалась, честное слово!
– Мы осмотрим мальчика позднее, – сказал Никита. – А пока нам хотелось бы узнать о том, как его обнаружили и доставили сюда.
– Ну, насколько я знаю, его нашли на автовокзале.
– Где?! – переспросила я с изумлением.
– Да-да, именно так, – вздохнула заведующая. – Наверное, мальчик собирался сесть в автобус, идущий в Петербург, но, во-первых, у него не было ни копейки денег, во-вторых, его одежда слишком сильно напоминала больничную, и народ на вокзале обратил на него внимание. И, надо сказать, слава богу: если бы не бдительность этих людей, ребенок мог умереть прямо там. Дело в том, что у него разошлись послеоперационные швы, и началось обильное кровотечение. Кроме того, анализы показали остаточное наличие бензодиазепина.
– Он что-нибудь сказал? – спросил Никита. – О себе или о том, что с ним произошло?
Рушко покачала головой.
– К сожалению, нет. Нам пришлось срочно заштопать его, перелить чуть ли не литр крови и плазмы, но этого, к сожалению, очень мало. Группа у мальчика редкая, поэтому найти родителей – вопрос жизни и смерти при данных обстоятельствах.
– Напишите, что нужно достать, – сказала я заведующей. – Думаю, мы сможем это устроить.
– В самом деле? – обрадовалась Рушко. – Что ж, тогда... И лекарства можно написать?
– Пишите все, что сочтете нужным, – кивнул Никита.
Она быстро принялась писать, и я подумала, что Вике сегодня, видимо, придется как следует поработать. Закончив, Рушко протянула мне листок бумаги с вытравленным изображением кадуцея в углу.
– Просто не верится! У нас тут дела обстоят не самым лучшим образом, – словно извиняясь, сказала она. – Много чего не хватает. Мы много раз просили – и кровь, и медикаменты, и аппаратуру обновлять пора, но нам говорят, что и городские больницы недополучают лекарств, поэтому нам даже надеяться не на что.
Я ее прекрасно понимала и от всей души сочувствовала. То, что происходит с нашим здравоохранением в последние десять-пятнадцать лет, иначе как падением в глубокий колодец не назовешь! В очередной раз порадовалась, что наш Главный, возможно, и не ахти какой душа-человек, но он держит нос по ветру и умеет налаживать связи с «нужными» людьми, чтобы получить то, что ему необходимо.
– А теперь мы хотели бы осмотреть пациента, – сказал Никита, поднимаясь.
– Боюсь, осмотр получится поверхностный: мальчик на обезболивающих и снотворных, и мы собираемся поддерживать его в этом состоянии до тех пор, пока жизненные показатели не стабилизируются.
– Ничего, пусть так, – согласился Никита. – Пошли?
Его последний вопрос был адресован мне.
Отделение реанимации представляло собой небольшое помещение на первом этаже больницы, а в самой палате имелось всего две койки, которых явно было недостаточно для целого городка. Одна из них, правда, оказалась свободна, а на второй лежал наш мальчик. Реанимационная медсестра встала при виде нас в сопровождении завотделением.
– Все в порядке, Лена, – успокаивающе сказала Рушко. – Это наши коллеги, они просто осмотрят мальчика. Как он?
– Не очень, Ирина Юльевна, – удрученно покачала головой немолодая уже женщина. – Но будем надеяться на лучшее.
– Как обычно, – слегка улыбнулась заведующая.
Мы с Никитой склонились над маленьким пациентом, который выглядел странно, увитый проводами. Дыхательный аппарат, стоящий рядом с койкой, был отключен: ребенок дышал самостоятельно, и это вселяло надежду на выздоровление. Вглядываясь в его землистое лицо, я с удивлением обнаружила, что оно почему-то выглядит знакомым. Еще через пару секунд у меня вырвался возглас недоверия и удивления.
– Ты чего? – спросил Никита, нахмурившись.
– Я его знаю! – воскликнула я. – Только... этого просто быть не может!
– Так, Агния, еще раз: вы
Я сидела в кабинете у заведующей отделением детской реанимации, а Лицкявичус нависал надо мной, как статуя Командора над Дон Жуаном.
– Разумеется, уверена! – в очередной раз подтвердила я. – Я много раз была у Елены дома и встречалась с ее сыном. Он, конечно, изменился, и я, признаться, не сразу его узнала, но ошибка совершенно исключена: это Владик Красин, сын моей преподавательницы английского!
– Хорошо, допустим, – кивнул Лицкявичус, отодвигаясь, отчего я ощутила серьезное облегчение, так как до этого мне казалось, что глава ОМР буквально перекрывает доступ кислорода в мои легкие. – Связи с Карпухиным нет – он на выезде, но ему сообщат, как только будет такая возможность. Давайте надеяться, что вы действительно не ошиблись, и Елена Красина на самом деле является матерью мальчика. Это тем более важно, что ему может понадобиться кровь, плазма и, возможно, даже спинной мозг его матери или отца. На данный момент нам удалось достать немного крови и плазмы, но это не значит, что мы полностью справились с проблемой.
– Почему он в таком плохом состоянии? – спросила я удрученно. – Толик ведь в порядке!
– Боюсь, сейчас наверняка мы ничего сказать не сможем, – ответил Лицкявичус. – Давайте надеяться, что мальчик сам все расскажет, когда сможет. А пока подождем вестей от Карпухина.
– Может, перевезем его в другую больницу? – предложил Никита. – В ту, где Лавровский лежит, например, – она не самая плохая в городе...
– Нельзя! – отрезал Лицкявичус. – Транспортировка может ему повредить. Прямой угрозы жизни нет, за ним здесь хорошо присматривают, а там видно будет.
– Да вы не переживайте! – вмешалась в разговор заведующая Рушко. – Мы позаботимся о мальчике до тех пор, пока вы не сможете с ним поговорить или не отыщете мать. Теперь, когда вы привезли самое
