В коридоре хлопнула дверь, и я услышала громкое повизгивание Куси. Странное дело: три года моя собака даже не знала Шилова. Мы кормили ее, выгуливали, любили и лелеяли. Но, стоило появиться Олегу, как предательница-собака легко отдала ему свою безоговорочную любовь. Мама смеялась, говоря, что Куся – дама, а значит, главенство мужчины она принимает с большим желанием, нежели наше. Возможно, в чем-то мама и права: Куся всегда любила Дэна больше, чем меня или ее! И теперь, приходя в гости к нам с Шиловым, она оказывает явное предпочтение именно ему.
– Эй, есть кто дома?
Шилов заглянул в гостиную.
– Ты чего сидишь тут, как в пещере? – спросил он, включая свет. Я сощурилась, привыкая к его яркости.
– Искала кое-что в Интернете, – ответила я. – Прости, еда холодная. Я сейчас!
Пока Олег принимал душ, я быстренько разогрела вчерашний обед. Вернувшись на кухню чистым и переодетым в домашние джинсы и футболку, он уселся за стол и, уставившись на меня, поинтересовался:
– Что не так? Не нравишься ты мне в последнее время.
– Правда? А чего женился тогда? – огрызнулась я.
– Не хочешь рассказать? Может, помогу чем?
Олег помочь не мог, но одно его присутствие и неравнодушие вызвали во мне волну теплого чувства. Я подошла к нему и порывисто обняла.
– Задушишь, женщина! – смеясь, сказал он. – Так что, поговорим?
– Хорошо, – вздохнула я, отпуская его. – Давай поговорим. Кстати, вопрос с твоей Арамейченко решен. Я отыскала ее бывшего коллегу, который теперь занимает высокую должность, и он согласился полностью взять расходы по похоронам на себя.
– Да ну?! – изумился Шилов. – Боже, какое облегчение! Слушай, тебе бы цены не было в какой-нибудь благотворительной организации – похоже, люди готовы давать тебе деньги по первой просьбе.
– Что тебе известно о клонировании? – неожиданно для Олега сменила я тему.
– Ну, мать, у тебя семь пятниц на неделе! С чего это вдруг тебя заинтересовал этот вопрос?
– Просто Арамейченко, оказывается, работала в лаборатории некоего профессора, занимавшегося этим вопросом.
– Неужели? Я думал, что в России такие исследования начались всего несколько лет назад.
– Я тоже так думала. Мы очень многого не знаем, Шилов, – настолько многого, что мне становится страшно: вдруг за нашими спинами происходит нечто ужасное, а мы, понимаешь, ни сном ни духом?
– С каких это пор ты стала такой пессимисткой? А, понятно: так действует на тебя работа в ОМР, я прав? Ты изменилась, Агния, и мне эти перемены нравятся далеко не всегда.
– Давай-ка вернемся к моему вопросу, – предложила я, предпочтя не заметить последних слов Олега.
– Значит, клонирование? Что ж, давай подумаем... Я не специалист в этой области, но знаю, например, что термин «клон» происходит от греческого, означающего «побег». Строго говоря, клонирование – это вегетативное размножение, и в природе оно встречается довольно часто, а вовсе не является изобретением человечества. Но ты это и сама знаешь?
Я кивнула.
– В какой-то передаче рассказывали, что клонирование растений черенками, почками или клубнями в сельском хозяйстве известно уже более четырех тысяч лет, только вот раньше оно не называлось этим словом.
– Верно, – согласился Шилов. – Если помнишь из курса биологии, у растений, в отличие от животных, по мере их роста в ходе клеточной дифференцировки, клетки не теряют своей способности реализовывать генетическую информацию, заложенную в ядре. Поэтому практически любая растительная клетка, сохранившая в процессе дифференцировки свое ядро, может дать начало новому организму. При вегетативном размножении и при клонировании гены не распределяются по потомкам, как в случае полового размножения, а сохраняются в полном составе в течение многих поколений. Все организмы, входящие в состав определенного клона, имеют одинаковый набор генов.
– Тебе тоже надо преподавать, Шилов, – сказала я с уважением. – Ты здорово умеешь объяснять – даже то, в чем ты не являешься
– Это-то как раз объяснять даже легче: прежде чем рассказывать кому-то о предмете, в котором не разбираешься, приходится самому переварить информацию, и она, таким образом, становится более понятной другим. Слышала бы ты меня на конференциях по ортопедии – никто не разберется без специализированного словаря!
– А как насчет животных? – спросила я. – Почему метод клонирования применяется к растениям в течение тысячелетий, а овечку Долли вырастили совсем недавно?
– Ну, насколько я в курсе, тут дело в клеточном различии животных и растительных организмов. Клетки животных, дифференцируясь, лишаются способности реализовывать генетическую информацию, и в этом – одно из существенных их отличий от клеток растений. Именно оно является главным препятствием для клонирования позвоночных. Еще я знаю, что первые опыты в этой области проводились на амфибиях где-то в пятидесятых годах прошлого века. А в семидесятых попробовали культивировать in vitro, то бишь вне организма, в питательной среде, клетки почки, легкого и кожи взрослых животных. Между прочим, эксперименты с амфибиями оказались не слишком удачными, и ученым так и не удалось достоверно подтвердить результаты экспериментов.
– А как насчет клонирования человека? – спросила я. – Что тебе известно об этом?
– Главным образом лишь то, что касается морального аспекта. Во всех развитых странах считается, что клонирование человека является неэтичным. Кстати, еще пять-шесть лет назад это вообще считалось невозможным. А этот твой знакомый профессор – он что, реально занимался такими вещами? И это было...
– Больше тридцати лет назад, – кивнула я.
– И были положительные результаты?
Я пожала плечами.
– Если и были, то мне об этом неизвестно. Эксперименты велись в обстановке секретности, и КГБ неусыпно бдел, чтобы сведения, не дай бог, не просочились наружу.
– Если этот вопрос так для тебя важен, – сказал Олег, – то нужно поговорить с действительно знающими людьми, а я, сама понимаешь, дилетант в этой области. А теперь давай-ка есть, а то у меня живот подвело от голода: зачем тебе злой и худой мужчина в доме?
Я обрадовалась, когда Лицкявичус предложил вместе поехать в «Шаг в будущее». Когда Вика сообщила мне об этом, я выразила удивление, но девушка, смеясь, заметила:
– Знаете, Агния, мне порой кажется, что Андрей Эдуардович любит брать вас с собой, так сказать, для отвода глаз: «клиент» видит привлекательную даму, не вызывающую ни малейших подозрений, и теряет бдительность. Тогда-то Андрей Эдуардович и нападает на него исподтишка!
Не скажу, что слова Вики польстили мне: хотелось думать, что Лицкявичус все же ценит мои качества как специалиста, а не просто пользуется моими внешними данными для пользы дела! Вика рассказала, что Леонид проверил все ДНК родителей и детей, попавших в наше поле зрения, и пришел к ужасающе невероятному выводу: как и в случае Владика, гены остальных девяти детей не имели ничего общего с родительскими! С этими результатами уже можно было идти к Немову. Я не забыла слов, сказанных деканом Зиненко в адрес этого человека. Конечно, можно списать все на элементарную зависть, ведь Немову удалось то, что удается лишь немногим, – поставить врачебную науку на деловую основу и извлекать из нее большую материальную выгоду. Тем не менее что-то мешало мне поверить в то, что Зиненко завидует более молодому коллеге. В его словах звучало скорее презрение, нежели пустое злопыхательство. Кроме того, с точки зрения научного мира имя Зиненко уж всяко значило больше, чем имя, пусть и успешного, но вполне заурядного директора клиники.
– У этого Немова прекрасное прикрытие, – заметил Лицкявичус по дороге в «Шаг». – Спонсоры не только богатые, но и именитые: мне пришлось здорово поднапрячься, чтобы получить их имена, так как они являются закрытой информацией. Но именно поэтому эффекта неожиданности не получится, и теперь Немов
