Павел кивнул.
– Если подумать, – проговорил Андрей после довольно-таки продолжительной паузы, во время которой он зажег еще одну сигарету, – то все сходится. Смотри: Леонид говорил, что заведующая «Сосновым раем» предложила ему, а вернее, самым настоящим образом навязала, распространение некой пищевой добавки и среди «гостей» клиники.
– Совершенно верно – флавоксипам, если не ошибаюсь. Но он вполне безобиден, судя по проведенному биохимическому анализу.
– Да, но флавоксипам – это только начало. Что, если врачи клиники, пользуясь тем, что их клиентура – люди богатые и склонные к заниженной самооценке, как все творческие личности, к частым депрессиям, вынужденные постоянно поддерживать хорошую физическую форму, так как от этого зависит их карьера, не постоят за ценой и с удовольствием станут принимать препараты, которые, как они полагают, могут им помочь с их проблемами? Кому больной доверяет больше, чем врачу?
– Значит, это может быть один из психоаналитиков, работающих в «Сосновом раю»?
– Не факт. Фармацевтическим компаниям мало одних только психиатров, они дают антидепрессанты на реализацию и терапевтам, и хирургам, и гинекологам, и так далее, чтобы расширить круг потребителей. Конечно же, это противозаконно, но труднодоказуемо, к сожалению. На самом деле, навязывание пациентам любого лекарства, если ты получаешь за это «откаты» от фармакомпаний или непосредственно от аптек, является преступлением, но спроси себя, слышал ли ты хоть об одном деле подобного толка, доведенном до суда?
Павел покачал головой:
– Возможно, ты прав – Руцкой салант прописал
– Серьезно? А что, по виду собаки реально понять, что она впала в депрессию?
– Видимо, у тех, кто торгует этими препаратами, наметанный глаз, или, может, они знают собачий язык? В нашей практике бывали случаи, когда спортивные врачи вместо обезболивающих прописывали спортсменам антидепрессанты, припоминаешь?
– Да, механизм известен: врачу предлагают «грант» на так называемые клинические исследования. Фарминдустрия платит больше, чем больницы, основное условие – прописывать лекарства бо€льшему количеству пациентов…
– Да, а еще, к примеру, лицензия получается на лечение этим лекарством одних болезней, а лечат ими от других – вот тебе и еще один источник дохода. Проще зарегистрировать препарат как, скажем, лекарство от булимии или анорексии, чем как антидепрессант, или как таблетки от гриппа, нежели как гормональное средство… Все люди из списка Леонида страдали либо синдромом повышенной агрессии, либо вплотную приблизились к совершению суицида.
– Донской последнее, к сожалению, даже удалось осуществить! – вставил Павел.
– Если все дело в таблетках, которые принимала Татьяна Донская, и именно они довели ее до нападения на Геннадия Рубина, то мы имеем дело с уголовным преступлением!
– Эх, Андрюша, это тебе не Америка! Там умелый адвокат на основе какого-нибудь прецедента добился бы обвинения руководства и персонала клиники в убийстве – как минимум – Донской, а как максимум – в покушении на жизнь еще нескольких человек. Но у нас это – дохлый номер, сам понимаешь! Лекарства зарегистрированы Российской врачебной палатой, а значит, с ушлых эскулапов и взятки гладки – это ведь не какой-нибудь «левый» препарат, поступающий прямиком из вьетнамского подвала, а продукт известной фирмы!
– Фирма эта, между прочим, входит в ГЛОБОФАРМУ.
– Вот именно – ты что, всерьез думаешь, что мы способны бороться с мировой фарминдустрией? – недоверчиво поинтересовался Павел, покачав взлохмаченной головой.
– Пока не знаю. Для начала нужно доказать, что имеет место незаконная торговля антидепрессантами и обезболивающими, а там видно будет! Похоже, пора снова собрать нашу команду. На Леонида в этом случае ложится самая тяжелая задача…
Они снова замолчали, обдумывая все ожидаемые, причем отнюдь не радужные, перспективы.
– А я вот все-таки не понимаю, – сказал Павел, потирая переносицу, – откуда в крови и моче Артура Степанова кокаин? Согласись, уж кокаин-то не разрешен к применению Врачебной палатой!
– Может, его случай – особенный, и «Сосновый рай» не имеет к этому никакого отношения? Откуда мы знаем, что Степанов в свободное время не балуется наркотой?
– Значит, надо это узнать!
Мы снова собрались в квартире Лицкявичуса, и на этот раз я явилась первой. Открывая дверь, он явно не ожидал увидеть именно меня.
– Завтра еду в Москву! – выпалила я, влетая в широкую прихожую.
– В Москву? Зачем?
– Ольга Малинина пришла в себя и, возможно, она сумеет пролить какой-то свет на то, что случилось с вашим приятелем!
– Агния, а вы не думаете… – начал он, но я, поняв, что сейчас услышу запрет, поторопилась его перебить:
– Нет, Андрей Эдуардович, я
– Это опасно…
– Что именно опасно – поговорить с только что вышедшим из комы человеком? Кроме того, я ведь еду не одна, со мной будет Олег!
– В самом деле? Что ж, тогда… Тогда не смею возражать.
В его тоне мне послышалось нечто странное, неуловимое, но на размышления времени не оставалось, так как вновь раздался звонок в дверь и в квартиру ввалились Никита и Павел. Почти сразу же после них прибыл Леонид. Вика появилась последней, но Лицкявичус почему-то не торопился начинать брифинг.
– К нам присоединится еще один человек, – сказал он в ответ на вопрос Никиты. – Для него очень важно присутствовать на нашем совещании, так что давайте подождем.
В ожидании этой таинственной личности мы с Викой занялись приготовлением кофе и бутербродов на всю ораву. К счастью, предусмотрительный Лицкявичус все купил в нарезанном виде: нам осталось лишь вынуть из пакетов сыр, рыбу и мясо и разложить на хлеб, пока кофеварка, стоявшая в кухне на почетном месте, справлялась с «заказами». Мне пришло в голову, что Лицкявичус, вероятно, купил эту квартиру, чтобы иметь возможность отдохнуть от неусыпной бдительности Раби. Окажись он сейчас здесь, непременно закричал бы: «Кофе нельзя – чай! Бутерброды плохо – мясо с горошкой, да?» Но домоправитель остался в другом доме, и поэтому здесь наш бывший начальник чувствовал себя свободным от его опеки.
– Как дела, Вик? – поинтересовалась я, пока мы хлопотали над приготовлением нехитрой закуски.
– Ой, Агния, и не спрашивайте! – вздохнула девушка.
Я не могла не заметить, что выглядела она бледной и замотанной до невозможности. Я знала, что сынуля практически не видится с ней, так как давеча он спрашивал, не слышала ли я что-нибудь о Вике. С тех пор, как они познакомились, я привыкла к мысли о том, что девушка стала почти что членом нашей семьи. Несмотря на некоторую разницу в возрасте, они, казалось, отлично ладили. Дэн восхищался ее способностями к технике и компьютерам, а она не уставала превозносить его художественный талант. Вика – настоящий вундеркинд. Окончив школу в тринадцать лет, она по требованию родителей поступила в медицинский, но так и не доучилась, перейдя на биологический, – ну не лежала у нее душа к медицине, что тут поделаешь? У Вики всегда были проблемы с общением: сверстники не принимали ее, считая девушку слишком умной и вдобавок «гигнутой», а более старшим ребятам она казалась малявкой, недостойной их внимания, несмотря на ее недюжинный ум. Поэтому я радовалась тому, что она легко нашла с Дэном общий язык, и всегда поощряла ее визиты в наш дом.
– Толмачев совсем озверел, – продолжала она, присев на стул и печально подперев ладошкой острый подбородок. – Вздохнуть мне не дает: засыпал бесполезной бумажной работой, и на звонки я отвечаю, словно секретарша какая-то! А еще он постоянно вызывает меня в кабинет и требует отчета обо всем, что я знаю о вас, Леониде, Никите…
– Значит, он подозревает, что мы заняты каким-то делом?
