— А вы что тут делаете? — спросил Георгий. Ванюшка молчал. Он еще не придумал, что соврать.
И в это время Толька, успевший встать, сказал дрожащим голосом:
— Мы за гуано пришли… набегом…
До чего же быстро в селе расходится любая новость! Ведь далеко за полночь закончилась печальная история с набегом на колокольню, а утром, до уроков, уже вся школа о ней знала. Не успели трое друзей появиться в классе, как их уже и расспрашивать и высмеивать стали. Впереди же — целый день, да еще и не один…
Так примерно думал Ванюшка Попов, сидя на первом уроке и делая вид, что он чем-то занимается. Стоило вспомнить, как повел их Георгий домой, расспрашивая о всех подробностях, и все остальное отодвигалось в сторону. Сначала зашли к Тольке. Там Георгий снял со стены новый полушубок и велел младшему брату сейчас же, ночью, отнести его Евдокиму Ивановичу. После этого направились к Ванюшке.
Мать и бабушка заохали, а отец коротко спросил у Георгия:
— Выпороть, наверное, надо?
— Да нет, по-моему… — довольно беззаботно ответил тракторист («Ему-то что», — успел подумать Ванюшка). — Они ведь доброе дело хотели сделать, да только взялись за него не так. Всех перещеголять захотелось. Единоличники, одним словом.
Это обидное слово пришлось им выслушать и сегодня утром. Вожатая звена Нюрка Хлопина так и сказала:
— Эх вы, единоличники! Всем звеном пошли бы к Шмелеву, он обязательно бы нас пустил, и мы бы на первое место вышли! — Мотнув косичками, она повернулась спиной.
В перемену пришла пионервожатая Валя и сказала, что после уроков будет собрание.
— Удерем? — Сережка вопросительно глянул на Ванюшку и Тольку.
Толька промямлил что-то неопределенное. Ванюшка подумал, потом энергично кивнул. Слушать, как их будут высмеивать, ему вовсе не хотелось.
Едва прозвенел звонок, возвестивший о конце последнего урока, все трое вскочили со своих мест и бегом ринулись в раздевалку.
— Куда?! — крикнула было Нюрка Хлопина, но ребята уже неслись во весь дух по коридору. Вот и раздевалка. Подхватив пальто, приятели выскочили на крыльцо.
День был теплый, солнечный. Небо синело совсем по-весеннему, в ясном воздухе звонко и чисто звучали птичьи голоса. На солнечной стороне снег у домов заметно потемнел, а на окнах висели сочащиеся капельками сосульки, искрящиеся на солнце. Одним словом, день был такой, что становилось ясно: вот-вот наступит настоящая весна, радостная, шумная, веселая.
— В МТС вчера новые тракторы пришли, — вдруг сказал Толька. — Дизельные.
Ему никто не ответил. Ребята молча спустились с крыльца и, не сговариваясь, направились в противоположную от дома сторону, к усадьбе МТС.
Новые дизельные тракторы, серовато-черные, напоминающие каких-то гигантских жуков, выстроились у забора. Ребята проскользнули на усадьбу через хорошо известную им дырку и добрых полчаса вертелись около тракторов. Объяснения и пояснения давал Толька — он не раз ездил в поле с братом.
На усадьбе было пусто, шел обеденный перерыв. Но вот из здания, где помещались Красный уголок и столовая, вышло несколько человек. Разговаривая на ходу, они направились к тракторам. Увидев в этой группе Георгия, ребята кинулись к знакомому лазу в заборе.
Отбежав от усадьбы МТС метров сто, пошли шагом. Идти больше было некуда, направились домой. Шли не торопясь, молча.
Путь их проходил через базарную площадь, мимо Дома культуры. Приближаясь к площади, все трое невольно замедлили шаги. Им одновременно и не хотелось идти через нее, и в то же время хотелось взглянуть на Дом культуры, на то место, где они побывали ночью.
Вот, наконец, площадь. У Дома культуры происходило что-то необычайное. Около крыльца стояла запряженная в сани лошадь, а вокруг нее и на крыльце бегали и суетились десятка два-три ребят. Прежде чем приятели успели сообразить в чем дело, их окликнул звонкий голос Нюрки:
— Эй, единоличники, идите помогать!
Памятник
Дорога рассекает село на две части. Одна — выше дороги — карабкается по угору каменными домами — школа, аптека, сельсовет. Рядом — большие, еще от купцов остались, амбары, приспособленные под клуб. Внизу, за дорогой, беспорядочно разбегаются по переулкам серые крыши. С горы кажется, что они кинулись врассыпную, чтобы укрыться в зелени деревьев.
Сразу же за селом дорога круто уходит вниз, в долину. И здесь, у поворота, на зеленом склоне белеет небольшой памятник. Он обнесен выцветшей от времени деревянной оградкой. Пространство внутри оградки густо заросло бурьяном, травой, лопухами.
Сережка любит сидеть на столбике оградки, обхватив его ногами, и смотреть вниз, на убегающую вдаль серую ленту дороги. Временами ему хочется пойти по этой дороге далеко-далеко, посмотреть, где она кончается. От взрослых он знает, что дорога кончается в большом городе. Но представить себе это Сережка никак не может.
Сегодня ребята отправились на реку. А Сережка не пошел. Он занял свою любимую позицию на столбике оградки и сидит думает.
Вчера произошел случай, который взволновал Сережку. Он сегодня смотрит на дорогу не просто так, — он ждет, не повторится ли то, что было вчера под вечер.
Солнце уже почти касалось щетинистой от леса большой горы, когда на дороге показалась машина. Она катилась внизу, в долине, оставляя за собой серый шлейф пыли. На подходе к селу машина свернула не направо, в село, а налево — к оградке. Сережка был неподалеку, копал на заброшенном гумне червей. Когда машина, подпрыгивая на выбоинах, подъехала к оградке, он бросил свое занятие, подошел ближе.
Машина была легковая, военного образца. Из нее, неловко нагнувшись, вылез высокий и грузный полковник. Что-то сказав шоферу, он расправил плечи и подошел к оградке. Постоял, положив руки на колья, потом обошел оградку кругом, видно, искал вход.
Сережка уже совсем было собрался подойти и сказать, что вход заколочен. Но полковник, видимо, сам догадался об этом. Неожиданно легко, опершись одной рукой, он перемахнул через оградку и подошел к памятнику.
Здесь он снял фуражку и несколько минут стоял молча. Затем снова надел фуражку, привычным движением обеих рук поправил ее и огляделся. Сережке хорошо было видно его лицо, хмурое, с насупленными седыми бровями.
Вот полковник нагнулся, ухватил цепкий куст бурьяна и, с натугой вырвав его, выбросил за забор. После этого он вырвал еще несколько кустов и тоже выбросил. Потом постоял, вытирая руки платком. Закурил. Видно было, что он чем-то недоволен. Выкурив папиросу, полковник снова подошел к памятнику, снова снял фуражку. На этот раз он постоял недолго, повернулся, тяжело перелез через оградку и пошел к машине. Шел он медленно, чуть сутулясь.
У машины полковник задержался на минутку, оглянулся кругом, что-то сказал шоферу, сел. Машина бойко развернулась и покатила в обратный путь.
Сережка проводил ее глазами до самого горизонта, а затем пошел к памятнику. Вот знакомая оградка.
