Павел Филиппович слушал внимательно, только время от времени как-то неопределенно хмыкал, не поймешь: одобрял или сомневался.
Когда Леша, наконец, выговорился, оба помолчали, Старик явно собирался с мыслями. Он не торопясь продул мундштук, вставил в него половинку сигареты, закурил. После этого заговорил не так, как обычно, — шутливо, с прибаутками, а по-другому — негромко, будто раздумывая.
— Торопыга ты, Алеха-оха. Ты думаешь так. Приду, мол, я к человеку и спрошу: чем вы таким интересны и знамениты? А он тут же и выложит. Так, мол, и так, я есть знаменитый революционный деятель и беляков в гражданскую войну порубал видимо-невидимо. Ну, а ежели он такого не скажет, значит, и нечего с ним цацкаться — не интересный он. Так, что ли?
— Да нет, — промямлил Леша, — только ведь, Павел Филиппович, не все же люди одинаковы. Есть знаменитые, а есть и просто так…
— А я, по-твоему, какой? Знаменитый или просто так?
Леша не ожидал такого вопроса и не знал, что ответить. Действительно, как быть с Павлом Филипповичем? Можно его отнести к тем людям, которые украшают улицу, — к знаменитым? Но что он, собственно, сделал такого?
Павел Филиппович спросил:
— Чего покраснел? Стесняешься сказать: где, мол, тебе, старому, в знаменитости лезть. Ан нет, вот начну я сейчас хвастать, узнаешь тогда, на чем мир стоит.
Старик улыбнулся, похлопал Лешу по плечу.
— Беляков я не рубал, деятелем не был, но, промежду прочим, горжусь тем, что я рабочий. Всю жизнь рабочий. Да. Таких как я — миллионы. И все нашими руками сделано. Понял? Вот такими рабочими руками.
Леша невольно посмотрел на руки Павла Филипповича. Руки были морщинистые, с потемневшими ногтями, на первый взгляд неуклюжие. Но стоило им что-нибудь взять, как они, казалось, преображались, столько в них появлялось ловкости, точности, расчета. Смотреть, как работает Павел Филиппович, было для Леши большим удовольствием.
— Знаменитость, — передразнил Павел Филиппович Лешу. — Вот и разбери теперь, кто знаменитость, а кто нет. То-то, Алеха-оха. Кто работает хорошо, тот, брат, тоже знаменитость. Понял? Промежду прочим, Сергея Всеволодовича на работе сильно уважают. Я слыхал от людей. Живет, правда, нелюдимо. Так у него в войну два сына погибли и жена. А газет много держит, потому что он политикой интересуется, в кружке преподает. Кружки такие есть, там всякое международное положение изучают. Ты, стало быть, не торопись его в эти, как там, в незнаменитые, одним словом…
Сколько теперь было каждый день в классе разговоров! Олег Балашов рассказал, что познакомился с настоящим мастером спорта. У Ляли Колонковой дом скоро снесут, на его месте будут строить новый, большой. А у Сережи Чиркова во дворе до революции был конный обоз, и дровяники, оказывается, сделаны из бывших конюшен.
Новостей было так много, что Эдик Голубев окрестил всю эту шумиху «эпохой великих географических открытий». Впрочем, сам он тоже всем хвастал, что успел побеседовать с участником гражданской войны и что у них за забором сад самого знаменитого в городе мичуринца.
Сегодня случилось так, что после уроков Леша и Эдик вышли из школы вместе. Они редко вдвоем ходили домой, хотя и жили в одной стороне. Разговор зашел все о том же — о предстоящем сборе.
— Понимаешь, — говорил Эдик, — хочется что-нибудь здорово интересное откопать. Да вот людишки в нашем доме больше все какие-то серенькие живут. Я уже в соседний квартал собираюсь экспедицию организовать. Только там Людка Бояршинова живет, она обязательно шум поднимет. Скажет, что я у нее хлеб отбиваю.
Леше стало неприятно слушать болтовню Эдика. После разговора с Павлом Филипповичем он уже несколько дней внимательно присматривался к жильцам своего дома и каждый день открывал что-нибудь новое и очень интересное. Тайком от Павла Филипповича Анна Ильинична показала его портрет, который несли на майской демонстрации еще в годы первой пятилетки. Про Сергея Всеволодовича папа сказал, что это «очень интересный, знающий человек» и что он «лучший пропагандист в районе». За стенкой живет Коля Филимонов, молодой парень. Леша знал раньше только то, что Коля работает на заводе. А когда зашел к нему, то увидел на стенке две грамоты в аккуратных рамках. Оказывается, Коля член бригады содействия милиции и уже несколько раз выследил самых настоящих преступников.
Вот только про Музу Владимировну так ничего хорошего узнать и не удалось. К ней же идти Леше по- прежнему не хотелось…
Эдик продолжал разговаривать о своих планах. Он даже предложил Леше вместе сходить в соседний квартал. Они в это время подходили к Лешиному дому. Из ворот вышел Сергей Всеволодович и зашагал им навстречу. Леша поздоровался, Сергей Всеволодович в ответ поднес руку к шляпе. Когда он прошел, Эдик спросил:
— Это кто такой?
— У нас в доме живет, — сказал Леша, и добавил: — Бухгалтер.
— Бухгалтер? — Эдик презрительно поморщился. — Неинтересно.
— Вот и врешь, — с нажимом возразил Леша. — Он человек интересный. Он хороший человек. Понял?
Эдик в ответ только растерянно моргал.
Слоник на счастье
Для того чтобы прогнать сон, нужно встать, встряхнуться. Санек знает это, но никак не может решиться. У костра тепло. Его неяркое пламя освещает составленные в кучу котелки.
Да, надо встать, подбросить в костер дров, походить, вдохнуть в себя ночную бодрящую прохладу. А вставать так не хочется!
Но вот Санек, наконец, решился. Опираясь на ружье, лежавшее до этого на коленях, он вдруг резким движением поднялся.
Там, где кончается небольшой, освещенный костром круг, сразу же начинается ночь. Июльская ночь с темно-синим бесконечным небом, с россыпями звезд, с беззвучным порханием зарниц на горизонте. Санек долго смотрит на эти зарницы, думает.
В противоположной стороне едва угадывается сияние городских огней. Чуть светлей там небо, будто именно там взойдет солнце. Километров пятнадцать, наверное, отошли от города. Санек вспоминает, как интересно рассказывал старичок, который водил их по камнерезной мастерской. Сколько там, оказывается, секретов всяких! А какие вазы делают камнерезы, какие фигурки!..
Санек улыбнулся. Вспомнилось, как старичок презрительно махнул на груду белых слоников: «Это так, дуракам на счастье! Счастье, слышь, приносят».
Старик еще долго что-то ворчал о «широпотребе», а потом показал ребятам свою последнюю, еще не оконченную работу — большой чернильный прибор, украшенный фигурами собак.
Ребята просто застонали от восторга. Собаки стояли и, казалось, разглядывали ребят.
— Такую вот вещь сработать — действительно счастье получишь, — сказал старичок, польщенный восхищением ребят. — Это не слонов штамповать.
Потом, когда тронулись в путь, только и разговоров было, что о камнерезах. Больше всего, конечно, собаки понравились. Настоящие лайки!
«Спит, наверное, старичок», — подумал Санек и опять улыбнулся.
