Хинкап стоял, затаив дыхание, но как ни прислушивался, не слышал шагов уходящих. Как и куда ушли Дорей и его собеседник, Хинкап не понял. Тишина предутреннего леса не нарушилась ни единым звуком. Обливаясь холодным потом, Хинкап бросился в поселок.
Он вошел в дом и прокрался в свою комнату, стараясь двигаться как можно тише, чувствуя, как внутри разливается холод. Хинкап испытывал гнетущее чувство, но не страха, нет – отвращения. Что-то непонятное и неуловимо опасное было в спокойных, негромких голосах, раздававшихся в лесу. Почтальон в смятении сел у окна и, уставясь перед собой невидящим взглядом, принялся обдумывать происшедшее. Облава… Тот, в лесу, сказал: «Городские готовят облаву». На кого? Хинкап не сомневался, что облава готовится на лесных жителей. Но почему? Впервые за все то время, что Сол Хинкап прожил здесь, он по- настоящему задумался о странностях этого поселка. Электричество в домах есть, но откуда оно берется? Каких-либо местных источников энергии, насколько он мог понять, не было. Впрочем, возможно, проложены подземные кабели… Но продукты? В поселке нет магазина, у жителей нет никакого хозяйства – только фруктовые деревья растут возле домов. Сойта уходит на целые дни не так уж часто, два-три раза в месяц… если жители деревни закупают все в городе – то где хранятся продукты?.. И почему вообще вся эта компания живет в лесу? Сойта и ее соседи явно не были людьми природы – изящная обстановка в домах, философские диспуты, музыка… все это напоминало колонию интеллектуалов самого высокого класса, по какой-то причине изгнанных из городов. И вот теперь Хинкап услышал об облаве. Может быть, живущие здесь – преступники? Хинкап отшатнулся от собственной мысли. Сойта – преступница? Ерунда. Впрочем, не исключены политические мотивы… Хинкап подумал, что ему нужно все-таки самому побывать в городе, чтобы хоть немного ознакомиться с обстановкой, чтобы разобраться… И еще затем, чтобы убедиться – Сойта не может быть ни в чем виновата. Ни в чем дурном. Хинкап не мог поверить в плохое, коль скоро речь шла о Сойте. Он заранее и категорически оправдывал ее.
Однако там, в лесу, речь шла не только о Сойте и облаве (к этому моменту Хинкап, как ни странно, успел забыть некоторые из слов, сказанных о его обаятельной хозяйке, и вспомнил лишь много позже…). Говорили, насколько мог понять почтальон, и о нем самом – не называя, правда, его по имени. Но кто еще мог быть в неведении, кроме него, чужака? И зачем им держать его в неведении – и относительно чего? Хинкап вздрогнул. «Принцип несложен, – прозвучало в его памяти, – неясно только инженерное обеспечение…» Хинкап вскочил. Катер!.. Они пытаются разобраться в механизмах! Но почему тайком?!. Хинкап рванулся из комнаты – и резко затормозил на пороге.
В столовой уже хозяйничала Сойта. Хинкап, занятый своими мыслями, не услышал, как она появилась здесь.
– Доброе утро, Хинкап!
Почтальон подошел к столу. Сел, откинулся на спинку стула.
– Что с вами, Хинкап? – в глазах Сойты мелькнуло легкое, едва заметное недоумение. – На вас лица нет. Вы плохо спали?
– Да… – выдавил с трудом Хинкап, отводя взгляд от лица Сойты. – Плохо спал… сны тяжелые.
– Сейчас я вас вылечу. Подождите минутку.
Она вышла из комнаты, и Хинкап подумал, что вот сейчас нужно сбежать к катеру, проверить, все ли там в порядке… и больше не возвращаться сюда. Но не нашел в себе сил встать. Оправдываясь перед собой, решил, что ничего страшного случиться не может, – ведь те, в лесу, говорили о том, что нужно разобраться в инженерном обеспечении, пока за Хинкапом не явились спасатели… значит, его не намерены насильно удерживать на Алитоле – а поэтому некуда спешить…
Вошла Сойта, держа в руке стакан резного стекла – в нем плескалась зеленоватая жидкость.
– Выпейте это, Хинкап, – предложила Сойта.
Хинкап посмотрел на стакан, и рука почтальона невольно потянулась к анализатору, с которым он не расставался; но если в первые дни он проверял буквально все, с чем соприкасался, то позже успокоился и редко притрагивался к плоской коробочке, прикрепленной к поясу. Но сейчас вдруг Хинкапа обуял страх – ему показалось, что Сойта предлагает яд. Глядя на женщину, Хинкап вытянул из коробочки гибкий тонкий щуп, опустил в стакан. Сойта с улыбкой следила за его манипуляциями. Хинкап мельком бросил взгляд на анализатор – глазок на нем светился зеленым. Хинкап убрал щуп и одним глотком выпил жидкость. Сойта рассмеялась.
– Какой вы забавный, Хинкап! Чего вы боитесь?
– Ничего, – ответил почтальон. – Просто я из другого мира.
– Я думала, вы давно уже убедились в том, что наш мир практически идентичен вашему. Физика, химия и биология общие, – сказала Сойта.
– Да, – согласился Хинкап. – Это так, но… но ведь могут быть отклонения, вариации. А это питье я вижу впервые.
– Это обычное успокаивающее, – сказала Сойта, взяла стакан и вышла.
Хинкап смотрел ей вслед. Сойта была сложена на редкость хорошо – легкая, сильная и гибкая фигура; движения мягкие и сдержанные; походка не поддавалась описанию в терминах, известных Хинкапу. А лицо… До того момента, как Хинкап увидел эту женщину, он думал, что такие лица бывают лишь на картинах, висящих в музеях… где он бывал, правду сказать, не слишком часто. Совершенную красоту этого лица усиливало и подчеркивало выражение доброты, мягкости, внутреннего мира. И обаяние… Стоило Сойте улыбнуться – и Хинкап почти забыл о своих тревогах. И все же… Сейчас ему хотелось задать Сойте вопрос – а он не мог решиться. Где-то в глубине души шевелился червячок сомнения. Хинкап не был уверен, что Сойта ответит правду. И все же… Хинкап встал, прошелся по столовой… все же, все же… спросить необходимо.
– Сойта, – сказал он, как только женщина вошла, – скажите, пожалуйста, почему вы живете в лесу?
– Нам нельзя жить в городах, мы там лишние.
– Лишние?
– Да. – Спокойствие женщины оставалось нерушимым. – Вы ведь не представляете, Хинкап, какие примитивные люди наши сограждане. Вы не были в городе – и не дай вам бог попасть туда. Впрочем, я и не допущу этого. Бездуховность – вот беда нашего мира. У вас, мне кажется, дело обстоит иначе.
– Д-да… пожалуй, – Хинкап смутился. Не ему, рядовому почтальону, рассуждать о духовности. Он – человек, всецело занятый службой. Разумеется, он кое-что читает… и любит сыграть в шахматы с Тонгином… но, пожалуй, для Сойты этого маловато.
– А в чем это выражается… бездуховность? – спросил он.
– Видите ли… – Сойта ненадолго задумалась. – Наверное, мы сами отчасти виноваты в этом, слишком многое взяли на себя, оставив обычным людям роль исполнителей, но тем не менее… Впрочем, это другая сторона вопроса. В чем выражается… Ну, внешне это выражается в том, что горожане ничем не интересуются, кроме собственных материальных дел. Служба – дом. Это все. Вы можете представить себе людей, которые, отбыв служебные часы, усаживаются в грязных жилищах, окруженных высоченными заборами, запираются на множество замков и запоров – и часами смотрят убогие фильмы, сплетничают? Скука одолевает их, но они пальцем не шевельнут, чтобы избавиться от нее. Что такое серьезная музыка, хорошие книги, философия, политика – им нет дела. Пока они молоды – они танцуют и пьют… а как только обзаведутся семьей – почти не выходят из дома. А мы… наши интересы раздражают их. Вообще любое подобие мысли приводит их в бешенство. Мысль они считают глупой роскошью. Гораздо удобнее готовые формулы для всех случаев жизни…
Хинкап почему-то представил себе допетровскую Русь, о которой читал в толстом романе, – дома, огороженные заборами, запертые ворота, бояре в горлатных шапках… и едят пять раз в день, и спят после обеда… «для приличия и здоровья»… Бр-р… Хинкап передернул плечами. Сойта наблюдала за ним, не скрывая этого.
– Сойта, – решился Хинкап на следующий вопрос, – а горожане… ну, они спокойно относятся к тому, что вы живете здесь, неподалеку от города?
– Ну что вы, Хинкап, – рассмеялась Сойта. – Конечно, нет! Они всеми силами стараются выжить нас отсюда. Иной раз даже охоту на наших устраивают.
Хинкапу стало не по себе, когда он представил охоту на людей, – и в то же время у него с души свалился громадный камень: Сойта не лгала ему, ничего не скрывала, и, кажется, он не совсем верно понял
