острый нож, он помогает перетерпеть боль…
Господь всесильный, всемогущий! Как может помочь нож под кроватью? Есть ли вообще на свете хоть что-нибудь, что может облегчить эти ужасные муки? Если бы Эвери не унес лампу, по крайней мере не было бы ощущения, что она лежит, всеми брошенная, на дне глубокой черной шахты. Дверь открылась. Комната наполнилась светом фонаря.
– Корри! С тобой все в порядке? Эвери сказал…
Это был Мэйсон. Волосы всклокочены, лицо немного опухло от сна. Он был без куртки, в одной рубашке, в спешке застегнутой вкривь и вкось. Никогда в жизни Корри никого не была так рада видеть. Она перевела дух и еле слышно сказала:
– У меня начались схватки.
– Да, я так и понял. Эвери прибежал сам не свой и ничего не мог толком объяснить.
Он подошел ближе, пристально глядя на Корри и пытаясь понять, в каком состоянии она находится.
– Только ты не волнуйся. Рождение ребенка – простой естественный процесс. Животные каждый год рожают детенышей и делают это без всякой суеты и шума.
Корри прикрыла глаза.
– Я не животное, Мэйсон. Я чувствую, что это совсем скоро произойдет. С каждым разом боли все сильнее. Я думаю, это случится раньше, чем приедет доктор.
– Не знаю. Давай я на всякий случай отправлю Билла в «Самородок». Пусть он привезет мисс Гилхолей. По крайней мере рядом с тобой будет женщина.
– Да, пожалуйста, сделай что-нибудь. Я ничего не соображаю, я только хочу, чтобы это все скорее кончилось.
Мэйсон вышел и вскоре вернулся. Он взял Корри за руку, и она почувствовала приятное тепло его пальцев.
– Ну вот. Все будет хорошо, Корри. Держись за меня покрепче. Сожми мою руку, можешь даже сломать мне кости, если хочешь, хотя я предпочитаю, чтобы обошлось без этого.
Он улыбнулся.
– Сейчас самое главное для тебя – это отдыхать в перерывах между схватками. Как только боль отпустит, расслабься и лежи спокойно до тех пор, пока снова не скрутит.
Схватка не замедлила повториться. Корри вцепилась в руку Мэйсона изо всех сил, так, что та хрустнула. Когда все кончилось, в спине осталась тупая боль.
– Ну вот, молодец. Все очень хорошо, Корри. Продолжай в том же духе.
Корри с трудом разжала потрескавшиеся, воспаленные губы.
– Мэйсон, ты ведешь себя так, как будто тебе доводилось присутствовать при рождении ребенка.
– Если считать, что теленок – это тот же ребенок, то приходилось.
Он снова улыбнулся.
– У моего отца своя ферма в Челси. Я часто помогал ему по хозяйству. Знаешь, Корри, когда животные рожают, они ничего не делают особенного. Просто спокойно лежат, все происходит как-то само собой. Я думаю, тебе надо попробовать сделать так же.
Корри выдавила из себя подобие улыбки.
– Я ведь не корова, Мэйсон.
В эту самую минуту волна дикой боли охватила ее. На этот раз боль была глубже и мучительней, ее очаг располагался в области кишечника. Корри чувствовала, что какая-то чуждая ей, злая сила пытается вырваться из нее наружу, прокладывая себе путь прямо сквозь ее тело, разрывая ткани…
– Кричи, Корри. Кричи, если хочешь. Тебе будет легче. Не обращай на меня внимания. И главное, постарайся расслабиться. Я часто принимал роды у коров и знаю, как это должно происходить…
Все было как в тумане. За секунду до появления ребенка на свет Мэйсон обыскал всю комнату, нашел походную аптечку, которую Эвери незадолго до этого купил в Доусоне, и дал Корри небольшую дозу морфия, чтобы уменьшить боль.
Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Корри сделала неимоверное усилие, поднатужилась и вытолкнула из своего лона ребенка, который издал при этом очень странный крик, похожий на писк больного котенка.
– Мэйсон.
– Корри, у тебя… у тебя родился мальчик.
Голос Мэйсона тоже был каким-то странным. Он звучал как-то сдавленно и обреченно. Корри заволновалась.
– С ним все в порядке? Он кричал…
Чудесным образом боль пропала и больше не возвращалась. Корри чувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Ей казалось, что она плавно колышется на ласковых волнах теплого моря. Корри повернула голову, чтобы разглядеть ребенка, которого Мэйсон держал на руках.
– Мэйсон, я хочу увидеть его. Пожалуйста, поднеси его поближе.
– Корри, он… С ним не все в порядке. Только ты не волнуйся, Корри. Он немного изуродован. Если честно, я думаю, он не выживет. У него до сих пор слишком синее лицо.
– О Боже!
– Корри, пожалуйста, тебе нельзя волноваться. Я дам тебе еще немного морфия, и ты заснешь. Сейчас это лучшее, что ты можешь сделать. Тебе надо отдохнуть.
– Но я не хочу отдыхать! Я хочу видеть своего ребенка!
Мэйсон стоял в дальнем углу комнаты, держа в руках фланелевый сверток. Он нагнулся, чтобы положить его в деревянную коробку, из которой было решено сделать колыбель. В этот момент снова раздался жалобный писк, который резко оборвался, и воцарилась жуткая тишина.
– Мэйсон…
– Я растер его. Слизь отошла. Я сделал все, что мог, Корри. Но так бывает, и никто не знает, почему. Животные тоже иногда рождаются с дефектами. Они не выживают. Они умирают, и клянусь, это лучше для них. Бог прибирает их, Корри, чтобы избавить от мучений. С твоим ребенком, я думаю, будет то же. Он до сих пор синий, а это, насколько мне известно, не может продолжаться долго.
Мэйсон стоял у двери, его голос на расстоянии казался совсем взрослым. Корри не могла поверить в то, что это говорит тот самый мальчик, который обнимал ее под ночным сияющим небом и осыпал страстными поцелуями. Казалось, это было так давно. Несмотря на морфий, Корри чувствовала, что ее грудь разрывается от боли, не от физической, а от душевной.
– Но это мой ребенок. Мэйсон, я хочу увидеть его. Я хочу взять его на руки. Я… я хочу знать, что с ним.
– Корри…
– Я хочу знать, что с ним!
– Ну что ж, хорошо.
Лампа мерцала, отбрасывая на стены причудливые тени. Мэйсон достал сверток из колыбели и поднес к ней. Он опустился на колени, чтобы Корри могла как следует разглядеть свое дитя.
У него было маленькое красноватое сморщенное личико, а глаза и лоб – точь-в-точь как у деда, покойного Кордела Стюарта. Ротик был крохотным, с пухленькими губками. Корри собралась с духом и потребовала:
– Разверни пеленки.
– Корри, я думаю, тебе ни к чему все это видеть.
– Разверни.
Мэйсон медленно развернул ребенка. Он был безруким, его плечики заканчивались култышками с коротенькими, толстенькими пальчиками.
– Корри…
Голос Мэйсона был холодным и бесцветным, казалось, он доносится издалека, из небесной выси.
– По-моему, то, что он без рук, не самый серьезный изъян. Я уверен, что у него что-то повреждено внутри. Так бывает. Он неправильно дышит. Я думаю, у него что-то не то с сердцем. Может… может, это оттого, что ты неправильно питалась, может, неправильно развивалась беременность, может, еще что-нибудь. Причину нельзя определить.
Корри вспомнила, что она уже была беременна в тот момент, когда они с отцом перевернулись в экипаже. Потом она очень долго лежала без сознания, и ее пичкали Бог весть какими лекарствами.
Внезапно ее сознание пронзила другая мысль: а ведь Эвери будет рад, когда узнает, что ребенок умер. Он вздохнет с облегчением, в этом нет никакого сомнения.
– Корри, не надо, не смотри на меня так. Вот, возьми его на руки.
Она почувствовала, что в ее руках оказалось маленькое хрупкое тельце. Слабое и беззащитное. Корри склонилась над ним и тихо зашептала:
– Сынок мой… мой любимый мальчик. Пожалуйста, живи. Пожалуйста, дыши. Неважно, что у тебя нет рук. Я все равно буду тебя любить и никому не дам в обиду. Только живи. Это все, о чем я прошу тебя.
Но ребенок не шевелился. Его глаза стали мутнеть, кожа приобрела серый оттенок.
– Мальчик мой. Сынок…
Через полчаса ребенок был мертв. Корри тихо плакала, свернувшись клубком и отвернувшись к стене, и отталкивала руки, тянувшиеся, чтобы дать ей еще морфия. Потом, как будто сквозь сон, она услышала чей-то душераздирающий крик и не сразу поняла, что кричит она сама.
– Господи! Бедняжка, как она только это перенесла.
В комнате раздавался чужой женский голос. Корри догадалась, что это мисс Гилхолей из «Самородка» приехала на помощь к Мэйсону. Они тихо разговаривали у двери.
Корри слышала их шепот, но смысла слов не различала. Мисс Гилхолей говорила:
– Надо как-нибудь привести ее в чувство. Нельзя ее так оставлять, а то она, чего доброго, тронется умом.
– Не тронется. У нее просто сильный шок. Это ведь ее первый ребенок. И потом, она еще совсем девочка.
– Не такая уж девочка, раз родила, а? Послушай, объясни мне, ради чего я тащилась в такую даль? Я ей не нужна, ей вообще никто не нужен. А если так, то я не понимаю, что мне здесь делать. Я могла бы в это время еще спать сладким сном в своей тепленькой постельке. Кстати, что ты собираешься делать с ребенком? Отвезешь в Доусон?
– Не знаю еще. Надо поговорить с ее мужем.
– Если хочешь знать, мое мнение, я бы закопала это страшилище где-нибудь здесь в лесу и забыла бы о его существовании. Знаешь, меня чуть не стошнило, когда я увидела этого уродца. Неудивительно, что она так кричит. Я бы на ее месте тоже кричала.
– Послушайте, мисс Гилхолей, может, вы вернетесь домой, а?
– Нет, как вам это нравится! Меня среди ночи вытаскивают из постели, тащат в такую даль. И зачем? Чтобы выслушивать дерзости от какого-то сопляка, который только- только перестал носить короткие штанишки! Тебе в пору на горшок ходить, а не золото искать!
– Убирайтесь отсюда!
– Хорошо, хорошо. Ухожу. И нечего так орать.
Время шло. В комнате
