Он один из ближайших друзей отца и не стал бы лгать. Придется смириться с тем, что денег больше нет.
– Смириться, – тупо повторил Квентин. – Знаешь, сколько я должен, Бренна? Имеешь хоть малейшее представление, сколько векселей я надавал?
Бренна ошеломленно увидела, как Квентин снова наполнил бокал и шумно отпил.
– У тебя много долгов, Квентин?
– Боюсь, что так, сестра, боюсь, что так. Деньги! – Он вызывающе взмахнул рукой. – Почему мы так зависим от них, становимся настоящими рабами золота, считаем, что важнее в жизни ничего нет?
– Квентин, тебе лучше честно признаться, сколько и кому ты задолжал.
– Вряд ли тебе это понравится, дорогая Бренна, но и проиграл десять тысяч долларов самому Билли Лаву, владельцу «Сада любви». Я надеялся отыграться. Удача изменила мне, но на прошлой неделе я рассчитывал все вернуть. Был уверен, что наконец-то дело пойдет на лад. Чувствовал это…
– Квентин! – потрясенно прошептала Бренна. – Опомнись, что ты несешь?! Какой Билли Лав?
Квентин поставил бокал на заваленный бумагами стол. Губы его кривились в горькой усмешке.
– Фаро, дорогая сестричка, что же еще. На речных судах такую игру называют «тигр», но в отличие от этих омерзительных притонов Билли Лав содержит приличное заведение. Многие уважаемые граждане Нового Орлеана посещают его, и не один ставил на карту свои земли и даже рабов, пытаясь завоевать изменчивое сердце госпожи Фортуны. Я видел там даже твоего прекрасного Тоби Ринна, поставившего всю партию товара па один бросок костей!
– Ты хочешь сказать, Квентин, что проиграл в карты десять тысяч долларов?!
Брат понуро уставился на золотое кольцо-печатку.
– Говорят, что те, кто не платит Билли, плохо кончают, – пробормотал он. – Этот Лав – огромный рыжий гигант и никогда не повышает голоса, но ходят слухи, что он отправил на тот свет не одного человека и не прощает должников.
Бренна с каждой минутой все больше цепенела от ужаса. Жители Нового Орлеана прекрасно знали о карточной мании, охватившей город. В самых беднейших кварталах было немало притонов, где без зазрения совести обманывали, грабили и убивали посетителей, чаще всего матросов с речных судов. Но и в других, более пристойных заведениях или кофейнях, джентльмены побогаче могли сыграть в фаро, рулетку, очко или экарте. И почти каждый день в канале или сточных канавах находили трупы людей с пулевыми и ножевыми ранениями или просто избитых до смерти. Никто не знал, да и не допытывался, стали ли эти люди жертвами мести или преступников. Ни один убийца до сих пор не был найден.
– Квентин! – выдохнула Бренна. – По- твоему, этот человек… мистер Лав… способен…
– Не могу сказать. Он лишь спокойно и вежливо просил меня заплатить. И не раз, Бренна, не раз! Я объяснил ему, что через пять месяцев мне исполнится двадцать один год… Рассказал о доверительном фонде… думая, что отец пришлет денег и я сумею выкрутиться…
– Но у нас ничего нет!
– Даже не представляю, как и сказать об этом Билли. Я… я боюсь, сестра.
– Но, Квентин, рано или поздно он все узнает! И как поступит тогда?
– Не знаю, сестра. Не знаю.
Квентин все еще продолжал сидеть за столом, закрыв лицо руками, но Бренна попрощалась и поспешно направилась к карете, пытаясь скрыть тоску и отчаяние. Ей, конечно, было известно, что Квентин иногда играет – такое времяпрепровождение было вполне обычным для молодых людей. Но он никогда не делал столь высоких ставок даже в игорном доме, принадлежащем явному преступнику вроде Билли Лава.
По пути Бренна молчала, не желая обременять Мэри известиями о новом несчастье. Мэри никогда не любила Новый Орлеан, не доверяла темнокожим и ненавидела назойливых насекомых. Правда, она стоически переносила жару и бесконечные претензии тети Ровены, но Бренна понимала, что горничная предпочла бы остаться в Дублине. Кроме того, Мэри была потрясена смертью Брендана Лохлана. Теперь, когда поместье продано, у нее даже не осталось места, куда можно было вернуться.
Дома царили тишина и покой. Только Хетти лениво бродила по гостиной, вытирая тряпкой пыль. Она сказала Бренне, что дядя Эймос в суде, Абьютес и Джессика уехали с визитами, а тетя Ровена заперлась в своей комнате, жалуясь на очередное несварение желудка.
Не зная, чем заняться, Бренна поднялась к себе, решив переодеться и погулять во дворе, хотя полуденное солнце немилосердно палило.
Она как раз успела натянуть старое красно-коричневое ситцевое платье, слишком тесное в груди, когда в дверь постучали. На пороге появилась задыхавшаяся от бега Хетти.
– Мисс Бренна, к вам приехали. По-моему, мистер Тоби Ринн. Домо хлопочет на кухне, поэтому я сама отворила ему.
Бренна раздраженно поморщилась и передернула плечами, но, не желая показывать рабыне, как расстроена, спокойно ответила:
– Очень хорошо. Спасибо, Хетти. Я сейчас спущусь. Она постояла у зеркала, пока девушка не вышла.
Переодеться или не стоит? Хотя платье поношенно, все же красиво облегает фигуру, а его цвет подчеркивает золотистые блики в волосах. Кроме того, почему это она должна надевать новое платье ради Тоби Ринна? Ей все равно, нравится она ему или нет.
Тоби стоял в передней, заложив руки за спину. Потное лицо неприятно раскраснелось.
– Вот и вы, мисс Бренна! – воскликнул он, преувеличенно низко кланяясь. – Чудесно выглядите!
Действительно ли во вкрадчивом голосе проскальзывают злобные нотки, или это ей почудилось? Она решила не церемониться с ним.
–. Вздор! Только не в этом старом платье! Я хотела погулять в саду и оделась попроще.
– Погулять?
Она снова ощутила этот необъяснимый гнев.
– Но я не хотел бы нарушать ваши планы. Надеюсь, вы разрешите составить вам компанию?
– В этом нет нужды. Мы можем поговорить здесь.
– Но я люблю бродить по саду, дорогая Бренна. Хотя бы это нас роднит, не так ли?
Тоби взял ее за руку, и Бренна почувствовала исходившее от него животное тепло, бычью силу мышц, распиравших рукава темно-зеленого фрака.
Вымощенный камнями двор был на задах дома. Посреди возвышался фонтан, вокруг которого росла жимолость. Повсюду вились лозы дикого винограда. В дальнем конце раскинулась огромная плакучая ива с опущенными до земли зелеными косами.
С каждой минутой Бренне становилось все больше не по себе. Неужели Мелисса выполнила угрозу и рассказала о том, как Бренна назвала Тоби жабой? Наверное, этим и объясняется его едва сдерживаемая ярость.
– Здесь чудесно, не так ли? – заметила она, пытаясь разрядить тягостную атмосферу.
– Прекрасное обрамление для вашей красоты, дорогая!
– Очень трудно привыкать к жаре после прохладного воздуха Ирландии, – продолжала Бренна, ненавидя себя за пустую болтовню. Тоби ничего не ответил. Несколько минут они провели в молчании, но наконец Тоби сжал ее пальцы и принудил остановиться.
– К черту дурацкие разговоры о погоде! Нам нужно потолковать о вещах поважнее!
Бренна отпрянула.
– Не будете ли вы так добры отпустить мою руку, Тоби? Мне больно.
– Неужели? Прошу простить, дорогая Бренна, я немедленно освобожу вас. – Он отнял руку. Во взгляде сверкнула ненависть.
– Тоби, в чем дело? Прошлой ночью я достаточно ясно дала понять, что не питаю к вам никаких чувств, и, надеюсь, имею право высказывать свое мнение!
– Право? – хрипло рассмеялся Тоби. – Какое право имеешь ты отвергать меня, девчонка с лицом и телом, созданными лишь для одного – постели мужчины! Так ты отвергаешь меня, Бренна! Смеялась надо мной вместе с моей сестрицей! Издевалась над моей любовью!
Бренна не могла заставить себя взглянуть в его маленькие разъяренные глазки.
– Признаю, – пробормотала она, – что несколько необдуманно говорила с Мелиссой. Она и я… словом, мы не поладили. Я вспылила и не сдержалась. Я не хотела… не хотела оскорбить ваши чувства.
– Меня не так-то легко ранить.
– Но…
– Я покажу, Бренна, что такое настоящий мужчина. Я уже говорил, по-моему, что способен добиться всего! Хочешь знать кое-что? Я никому не рассказывал об этом. Ты будешь первой. Мой отец приехал в Нью-Йорк из Германии. Он был портным и не знал английского, а времена настали плохие. Мы едва не умерли с голоду. Потом мать отдала Богу душу. Воспаление легких – есть было почти нечего, и мы жили в нетопленой комнате. Отец снова женился, на женщине, которой были в тягость двое подростков. Она не желала, чтобы мы пачкали своими лохмотьями ее прелестную маленькую дочку! Поэтому мы оказались на улице, но все же сумели выжить! Отец умер, а его вдова не захотела иметь с нами ничего общего. Знаешь, что я одно время даже был старьевщиком? И как-то надо мной посмеялась девушка. Девушка, похожая на тебя, с кожей как персик со сливками, девушка из богатого дома. Вряд ли ты поймешь, о чем я говорю сейчас. Выбраться из грязных трущоб, воняющих псиной и нищетой… Но я поклялся, что придет время и я стану хозяином большого особняка с люстрами и коврами. И больше никому не позволю насмехаться над собой.
Тоби говорил тихо, монотонно, не сводя глаз с Бренны.
– Мужчина должен завоевывать все своими руками! На мою долю не выпало улыбок и радостных взглядов. Никто и не подумал хоть чем-то помочь!
В эту минуту Тоби был почти красив, и Бренна почувствовала жалость к юноше, толкавшему по каменным мостовым тележку старьевщика.
– Я не согласна с вами, – покачала она головой. – Отец говорил, что власть нужно заслужить, а не захватывать.
– Твой отец ничего не смыслил. Такие люди, как я, не станут дожидаться и все возьмут сами! Нет, Бренна, достаточно
