районам Анатолии в поисках самых одаренных, самых многообещающих детей. Инициаторы проекта хотели дать своим избранникам лучшее образование. Это был патриотичный план: вернуть знание и власть настоящим туркам – детям из Анатолии, а не буржуазным выблядкам из Стамбула…
– И нас отобрали?
Кюрсат еще сильнее раздулся от гордости.
– И послали учиться в Галатасарайский лицей, дав стипендии фонда. Как ты могла все это забыть?
Зема ничего не ответила, и Кюрсат продолжил, возбуждаясь все сильнее:
– Нам тогда исполнилось по двенадцать лет, и мы уже были «басканами», молодежными вожаками в своих районах. Сначала мы провели год в тренировочном лагере, так что, приехав в Галатасарай, уже умели обращаться с автоматом и знали наизусть отрывки из «Девяти Светочей». В лицее мы оказались среди декадентов, слушавших рок, куривших травку и подражавших европейцам. Сукины дети, коммунисты… И мы сроднились, Зема, стали как брат и сестра, двое несчастных крестьян из Анатолии, живших на жалкую стипендию… Никто даже не догадывался, насколько мы опасны. Мы уже тогда были Волками. Бойцами. Мы проникли в мир, бывший для нас запретной территорией. Чтобы эффективнее бороться с этими грязными мерзавцами – «красными»!
Кюрсат вскинул вверх указательный и средний пальцы: он очень старался выглядеть вдохновенным фанатиком, но больше всего напоминал ребенка, этакого мягкого увальня-недотепу, которого взрослые научили жестокости и ненависти.
Она задала следующий вопрос, замерев в неподвижности среди зелени и деревянных подпорок:
– Что произошло потом?
– Я пошел на факультет естественных наук, ты – в университет Богазичи, на лингвистическое отделение. В конце восьмидесятых Волки начали просачиваться на рынок наркотиков. Им понадобились специалисты. Наши роли были определены заранее. Химия – для меня, транспортировка – для тебя. Были и другие Волки – дипломаты, главы предприятий…
– Такие, как Азер Акарса.
Кюрсат вздрогнул.
– Ты знаешь это имя?
– Этот человек охотился на меня в Париже.
Он встряхнулся под дождем, как толстый встревоженный бегемот.
– Они пустили по твоему следу самого опасного из всех. Если он тебя ищет – значит, найдет.
– Сейчас я его ищу. Где он?
– Откуда мне знать?
В голосе Садовника прозвучала фальшивая нота. И в это мгновение у Земы возникло подозрение. Она на какое-то время забыла об этой стороне своей истории: кто ее предал? Кто сообщил Акарсе, что она скрывается в турецких банях Гурдилека? Ладно, это она выяснит позже…
Химик снова заговорил – чуточку слишком торопливо:
– Они все еще у тебя? Где наркотики?
– Повторяю тебе – я потеряла память.
– Если собираешься торговаться, не можешь вернуться с пустыми руками. Это твой единственный шанс…
Она вдруг спросила:
– Почему я так поступила? Зачем мне было обманывать всех?
– Ты одна это знаешь.
– Я впутала тебя в мой побег. Подвергла твою жизнь опасности. Значит, наверняка сообщила причины такого решения.
Он сделал рукой неопределенный жест.
– Ты никогда не могла смириться с нашей судьбой. Говорила, что нас вовлекли насильно. Не оставили нам выбора. Какого выбора? Без них мы так и остались бы пастухами. Крестьянами из Анатолии.
– Если я была наркокурьером, у меня должны быть деньги. Почему же я просто не исчезла? Зачем мне было красть героин?
Кюрсат хихикнул.
– Ты хотела большего. Разрушить все. Натравить кланы друг на друга. Это поручение давало тебе возможность отомстить. Как только узбеки и русские окажутся здесь, начнется бойня.
Дождь стал слабее, наступала ночь. Фигура Кюрсата медленно сливалась с сумерками. Над их головами светились купола мечети.
Мысль о предательстве вернулась. Она должна дойти до конца, закончить грязную работу.
– Ну а ты, – спросила она ледяным тоном, – как получилось, что ты все еще жив? Они тебя не допрашивали?
– Конечно, допрашивали.
– И ты ничего не сказал?
Ей показалось, что химик передернулся.
