Нет, не женщина…
— Потом он разжигает костер и поджаривает отобранные куски. Руки, ноги, кое-какие органы. Тут я не успел все проверить, но у первой жертвы он съел печень, почки и, конечно, сердце. Главное — сердце.
Тэн провел по лицу рукой. Он все еще держал свой портфель. Рядом с ним застыла его секретарша. Точь-в-точь соляной столб. Власть, которую воплощала собой эта пара, вдруг стала бессмысленной и нелепой.
— Он точно людоед? — заговорил судья. — Я хочу сказать, а не мог он унести… эти куски с какой-то другой целью?
— Нет. Я уже изучил объедки, оставшиеся после первого убийства. На костях видны бороздки. Следы разрезов. Некоторые кости разбиты, чтобы легче было извлечь костный мозг. Точно так же поступали наши доисторические предки. В верхней части черепа имеется особая рана. Убийца разбивает черепную коробку, чтобы высосать мозг. Я не специалист, но предполагаю, что это тоже в обычаях кроманьонцев.
Жанна заговорила. Цепляясь за собственные вопросы, она надеялась не поддаться панике.
— А что насчет сала?
— Жир он использует для освещения.
— Нам говорили о «животном жире». Что это за животное?
— Кто вам говорил?
Капитан территориальной бригады вышел вперед:
— Так мне сказали криминалисты.
— И попали пальцем в небо. Судя по анализам с первого места преступления, это человеческий жир. Убийца использует подручные средства. Отрезает куски в области паха или живота. Такие светильники долго не сгорают.
— Раз он уже разжег костер для своего… пиршества, — произнесла Жанна, — зачем ему светильники?
— Чтобы сделать надписи.
Ланглебер навел прожектор на одну из стен. Она была покрыта иероглифами. Вертикальными штрихами, которые усложнялись с каждой строчкой. Ряды деревьев, у которых рисунок ветвей никогда не повторялся. В них можно было увидеть и стилизованных человечков. Или буквы примитивного алфавита.
Жанна отошла подальше, и ей в голову пришло еще одно сравнение, связанное с родом деятельности самой лаборатории Павуа. Эти изогнутые штрихи могли изображать и пары хромосом, какими они выглядят в кариограммах.
— Криминалисты вам расскажут об этих надписях, — пояснил Ланглебер. — Насколько мне известно, они сделаны с помощью кошмарной смеси. Крови, слюны, экскрементов. И охры. Словом, только натуральные компоненты.
Охра: Тэн уже упоминал о ней в ресторане. Жанна попросила пояснений насчет этого пигмента.
Ланглебер лишь отмахнулся — «ждем результаты анализов». И в заключение добавил:
— Пока нам не понять, что все это значит. Но я бы сказал, что так оно и задумано. Как говорит Рене Жирар, «это фармакон».
— Вот только твоей зауми нам не хватало, — раздраженно заметил Тэн.
Эксперт улыбнулся. Его широкое мощное лицо со светлыми глазами источало необычайную силу.
— «Жертвенная процедура предполагает определенное непонимание. Верующие не осознают и не должны осознавать роль насилия».[12]
Тэн открыл было рот, чтобы возмутиться, но Жанна сжала ему руку. Ланглебер уже уходил, засунув руки в карманы. В своем джемпере, выцветших джинсах и мокасинах он словно собирался вернуться к себе на яхту.
— Пока, ребятишки. Отчет по первой жертве получите сегодня. Со вторым постараюсь поторопиться.
Кивнув, Ланглебер направился к лестнице. Тэн выругался:
— Вот придурок…
— Рене Жирар — антрополог, — пояснила Жанна. — Он написал очень известную книгу — «Насилие и священное».
— Да ну? — усмехнулся Тэн.
Он повысил голос и указал на тело, обращаясь ко всем присутствующим:
— Ну что, на вынос?
Несколько человек взялись за дело. Жанна продолжала:
— В ней говорится о том, как первобытные сообщества контролировали уровень насилия в племени с помощью жертвоприношений. Что-то вроде клапана, который давал выход агрессии и снимал напряжение. Такое кровопускание успокаивало умы.
— А что за штука фарма… как его там?
Тело засунули в пластиковый чехол.
— Фармакон по-гречески означает вещество, которое представляет собой и яд, и противоядие. По мнению Жирара, насилие у древних народов выполняло именно эту роль. Лечить насилие насилием. Как знать? Возможно, убийца стремится спасти наше общество от хаоса.
— Полный бред. Какой-то псих считает себя людоедом, а у нас ни единой зацепки. Мы в дерьме.
— Привет. Давайте я вам кое-что покажу.
Вошедший был одет в белый комбинезон. С бумажным шуршанием он откинул капюшон. Али Мессауд, глава криминалистического отдела. Все его знали и просто кивнули в знак приветствия.
Мессауд подвел их к тому месту, где липкими лентами было отмечено положение тела.
— Вот смотрите.
Очерченный лентами силуэт окружали черные следы. Жанна их уже заметила, но приняла за брызги крови. Вблизи было видно, что это фрагменты отпечатков. Изогнутые, усеченные, неясные очертания.
— Следы ног, — подтвердил Мессауд. — Точнее, голых ног. По-моему, этот чокнутый раздевается догола и топчется вокруг жертвы.
Об этом она уже слышала от Тэна. Жанна вообразила голого мужчину, склонившегося над своей жертвой, прежде чем сожрать ее. Хищник.
— Здесь не только следы ног. Есть и отпечатки ладоней. Убийца передвигается на четвереньках. Сдохнуть можно.
— Отпечатки довольно узкие, — заметила Жанна. — Они могут принадлежать женщине?
— Нет, не думаю. Анализ ДНК внесет ясность. Пальцы подогнуты. Он опирается на землю кулаками. Я еще кое-что заметил. Если сравнить ось, по которой располагаются ладони, с направлением стоп, видно, что он перемещается, выворачивая ладони внутрь.
— У него есть физический недостаток? — спросил Тэн.
— Может, и так. Или он подражает некоторым обезьянам. Пока рано судить.
Жанна развивала свою мысль:
— А ты можешь по следам рук и ног предположить, как он сложен?
— Более-менее. У него сороковой размер обуви, руки маленькие. Учитывая, что он сотворил с телом, убийца должен быть здоровяком. Тем не менее, судя по глубине следов, весит он не так уж много.
Тэн указал на жуткие знаки на стенах.
— А это? — спросил он у Райшенбаха. — Ты отдал их экспертам?
— И не одному, — откликнулся Мессауд. — Антропологу. Археологу. Криптологу. Но ответа пока нет.
Постукивая по циферблату наручных часов, к ним подошел капитан территориальной бригады и снова воззвал к Тэну:
— Может, поднимемся наверх, господин судья? Директор лаборатории ждет нас у себя в кабинете.
