шоколада не могли удовлетворить его желаний. А уж менее всего доза.
Шесть часов вечера.
Возвращение в камеры.
Когда за Жаком закрывалась дверь, он застывал, как будто не верил в происходящее. Неужели он действительно прожил еще один день? Впереди было худшее. Двенадцатичасовая ночь. Взаперти в четырех стенах, ничего не делая. В эти моменты он ненавидел свою камеру. Сейчас она воняла смертью и плесенью сильнее обычного. Его подстерегал подземный мир, невидимый, населенный всякой нечистью, насекомыми и крысами.
В этот вечер он, сам того не желая, бросил взгляд на слуховое окно. Ослепительный свет дня еще проникал через него. Он вспомнил хижину в бамбуковых зарослях. Свою последнюю Комнату. Он вспомнил, как оплошал в своих поисках, поддавшись панике, поддавшись…
В ту секунду, когда в его мозгу всплыло слово «безумие», он упал на пол, словно у него подломились ноги. Он подкатился к стене, пытаясь подавить рыдания. Он отдал бы что угодно, чтобы найти какой-то смысл существования, жизни — хотя бы на несколько оставшихся ему месяцев.
Щелчок замка заставил его поднять голову. Дверь камеры открылась:
—
13
Джимми Вонг-Фат выглядел как обычно. Некоторая небрежность в дорогом костюме, красный портфель и чашка кофе. Жак не мог не признать, что этот толстяк стал его единственным развлечением.
— У меня скверные новости, — начал он. — Я получил первый отчет психиатров из Куала-Лумпура, опрашивавших вас в ходе первой экспертизы. Я возлагал большие надежды на этот отчет, но он для нас неутешителен. По их мнению, психически вы здоровы. Полностью отвечаете за свои поступки.
— Я тебя предупреждал.
Джимми ходил вокруг стола — сегодня он потел меньше, чем прежде. Жак снова был прикован к полу.
— По-моему, вы не понимаете, — прошипел Джимми. — Если я не найду какую-то зацепку, все равно какую, все пропало. Это высшая мера!
Реверди хранил молчание: ему не хотелось повторять то, что он уже говорил. Он предпочел сменить тему:
— Ты принес мои книги?
Вопрос застал адвоката врасплох. После недолгих колебаний он начал рыться в большой сумке, стоявшей возле стола. Реверди решил положиться на китайца: он дал ему доверенность на пользование одним из своих банковских счетов.
Вонг-Фат выложил на стол стопку книг. Жак пробежал взглядом по корешкам: Канджур, Йога-Сутра, «Рубайят» суфиста Маулана…
— Тут не все.
Адвокат вынул лист бумаги и развернул его:
— Иерусалимская Библия. Проповеди Майстера Экхарта. «Эннеады» Плотина. И где, по-вашему, я должен искать подобные книги?
— Они переведены на английский.
Джимми сунул список в карман.
— Представьте себе, я это знаю. Я их уже заказал. — Он снова полез в сумку. — По крайней мере, мне удалось найти штаны вашего размера.
Он с довольным видом выложил на стол аккуратно сложенные брюки и, усевшись, прикрыл их руками.
— Вернемся к серьезным делам. Вы продолжаете лечение?
— Лечение?
— Предписания доктора Норман. Вы должны каждый день принимать анксиолитические препараты. Я хочу знать, следуете ли вы этим указаниям. И встречаетесь ли вы каждую среду, как это предполагалось, с психиатром из Ипоха. В этом плане все в порядке?
Жак подумал об Эрике, торговавшем его пилюлями: он так и не принял ни одной. Что касается тюремного психиатра, он видел его всего раз и путал с экспертами, которых присылал Джимми, — это были тамильцы, и они задавали ему одни и те же неконкретные вопросы.
— Все идет помаленьку.
— Очень хорошо. Тот факт, что вы проходите лечение, говорит в вашу пользу.
Реверди кивнул. Вонг-Фат поднял указательный палец:
— Но есть и хорошая новость. Родители Перниллы Мозенсен прислали в Джохор-Бахру датского адвоката для подачи гражданского иска. И есть еще какая-то ассоциация, по-моему немецкая, которая идет с ним ноздря в ноздрю. Они пытаются снова открыть камбоджийское дело. Уверяю вас, зампрокурора не в восторге. Он начинает испытывать неприязнь к обвинению. Для нас это очень хорошо.
Реверди слушал эти нудные рассуждения вполуха. Он решил немного поддеть этого клоуна:
— Когда ты онанировал там, у папаши, ты пользовался насекомыми?
— Я пришел сюда по долгу службы. Вам не удастся втянуть меня в…
— А когда ты трахаешь маленьких девочек, смотришь, какого цвета у них кровь?
Адвокат прошипел «Ну, хватит» и поджал губы. Потом закрыл свой портфель. Обиженный школьник. Реверди спросил:
— Мои откровения тебя больше не интересуют?
Китаец широко раскрыл глаза. Сумятица, царившая в его мыслях, выразилась в нервных подергиваниях лица. Жак улыбнулся ему:
— А если я скажу тебе, что это не я убил Перниллу Мозенсен?
— Что?
— Ребенок.
— Что вы такое говорите?
Реверди обхватил плечи руками, словно ему вдруг стало холодно. Цепи, позвякивая, обвились вокруг его тела.
— Ребенок-стена, — прошептал он. — Ребенок, сидящий во мне… ребенок, задерживающий дыхание…
Вонг-Фат нагнулся, как нагибается священник к окошку исповедальни:
— Повторите, пожалуйста.
— Помнишь мою проплешину? — Он говорил, обхватив голову скрещенными руками, его затылок был обращен к Джимми. — Помнишь, я говорил тебе о пережитом шоке? — Из-за того, что он опустил голову к груди, голос звучал приглушенно. — Именно в то время родился ребенок-стена…
Он сжал руками голову:
— Благодаря ему я смог убежать от них.
— Убежать? От кого?
— От лиц… за ротанговой перегородкой. От лиц, проникавших мне под кожу. Без этого ребенка я стал бы…
— Кем? Кем бы вы стали?
Реверди поднял голову и широко улыбнулся:
— Забудь. Я пошутил.
Китаец побледнел как полотно. На его лице снова выступил пот.
— Это невыносимо. Вы смеетесь надо мной. Я не понимаю вашего поведения. — Он схватил свой портфель и дорожную сумку. — Лучше поговорим в другой раз.
Он встал. Жак испытывал разочарование: исполненный им номер нисколько не позабавил его. Нет,
