бездну он прошептал: «Берегись обморока».
21
Среда, второе апреля 2003 года, столовая тюрьмы в Канаре. Уже две недели они имели право смотреть выпуски теленовостей о войне в Заливе — какие-то нереальные ночные кадры. Лепестки света. Букеты пороховых вспышек. Огненные борозды на фоне зеленоватого неба. С проиракскими комментариями, ограничивавшимися выражением естественной солидарности между мусульманами. Находившиеся в тюрьме воспринимали эти события как нечто далекое и неясное. Никому не было до них дела.
Но в этот вечер все было по-другому.
На экране вдруг появились пугающе близкие картины.
Человек с лицом, скрытым врачебной маской, в хирургических перчатках, одетый в мешок для мусора в качестве защитного комбинезона, тщательно мыл вестибюль какого-то здания. Комментатор уточнил, что речь идет о жилом комплексе в Кулуне, в континентальной части Гонконга, где более двухсот пятидесяти семей были помещены в карантин.
Заключенные, собравшиеся в столовой, смотрели на экран молча, словно им показывали начало конца света. Жак Реверди, стоявший в глубине помещения, также наблюдал за этой сценой, в тысячный раз задаваясь вопросом, нельзя ли извлечь какую-то выгоду из атипичной пневмонии. Его инстинкт бойца подсказывал, что эта ситуация могла сыграть ему на руку. Но каким образом?
Разговоры об этой болезни шли уже около двух месяцев. Все началось с рассказов китайцев о том, что в Гонконге и в южнокитайской провинции Гуандун вспыхнула эпидемия смертельного гриппа. Постепенно выяснилось, что этот грипп на самом деле представлял собой необычную пневмонию, «атипичную», как писали газеты. В марте появились официальные сообщения: в Гонконге и Кантоне распространяется пневмония неизвестного происхождения, очень заразная, унесшая жизни сотен человек. Зараза распространялась также в Юго-Восточной Азии. Сообщалось о смертельных случаях во Вьетнаме (в Ханое), а также в Сингапуре, стране, граничащей с Малайзией.
Тюрьму быстро охватила паника. Для начала сами заключенные подвергли «карантину» китайцев. Никто не подходил к ним, словно вирус уже поразил их всех. Потом у заключенных стали проявляться признаки заболевания. Температура, потливость, кашель… Природа этих симптомов была чисто психологической, но медицинские маски уже ценились на вес золота. Так же как и традиционные китайские снадобья, амулеты, уксус…
А поступавшая информация становилась все более тревожной: весь мир бил тревогу. Судя по описаниям, болезнь развивалась стремительно. Она убивала за несколько дней, не оставляя возможности для лечения. А чтобы подхватить ее, достаточно было крохотной капельки зараженной слюны или пота.
Реверди не желал волноваться по этому поводу. В своих путешествиях он повидал достаточно болезней. Он сталкивался с проказой, с чумой и со множеством других заразных заболеваний. К тому же он все равно был приговорен. И, тем не менее, он признавал, что новости не внушали оптимизма. Его поражало, что тюремные власти допускали распространение подобной информации. Каждый был уверен: если атипичная пневмония проникнет в тюрьму, за несколько недель все ее обитатели перемрут. Канара превратится в чудовищный могильник.
По телевизору начался сюжет о войне в Ираке, но его никто не смотрел. В столовой поднялся шум. Раздавались вопросы: почему заключенные, занимающиеся уборкой помещений, не носят никакой защитной одежды? Кто-то предлагал выступить с петицией о помещении всех китайцев в отдельный блок. Сами китайцы, оттесненные в угол, подняли крик. Судя по всему, дело шло к тому, что их начнут избивать.
Реверди предпочел исчезнуть.
Снаружи, как обычно в семь вечера, царила суматоха. Заключенные торопились выйти во двор до того, как их снова запрут в камерах на всю ночь.
Кто-то менялся, кто-то торговал, кто-то предлагал наркотики. Некоторые орали, бегали, нервничали. Другие, напротив, разговаривали вполголоса, зажав в руке мобильники. Муравьи, вырывающие друг у друга крохи пространства и надежды…
Пройдя вдоль стены столовой, Реверди добрался до кухонного двора, откуда доносились такие отвратительные запахи, что войти туда не решался почти никто. В этот час розовый квадрат двора напоминал тлеющие уголья. Посередине тек ручеек: по жирной воде плыли отбросы. Жак ходил взад и вперед, ему казалось, что он шлепает по липкой грязи.
Он больше не думал о пневмонии, переключившись на излюбленную тему: Элизабет. Он ждал ее письма. И эта слабость все больше раздражала его. Он чувствовал, как в нем нарастает нетерпение, неприятная нервозность. Маленькая игра, задуманная им в отношении этой студентки, стала занимать чересчур много места в его мыслях. Чтобы добиться желаемого, охотник должен оставаться спокойным и холодным.
А он ломал руки, считая дни.
Четверг, десятое апреля, помещение для свиданий.
— У меня хорошие новости.
Реверди вздохнул:
— У тебя всегда хорошие новости.
Вонг-Фат не дал сбить себя с толку:
— Мы прошли новый этап. Мы…
— Ты знаешь, что меня интересует.
Джимми прикусил губу. Жак прочел в его глазах разочарование, и это его позабавило. Китаец ревновал.
— Вы о письмах? Я их принес. Я…
Жак сделал красноречивый жест. Адвокат вывалил на стол конверты. Их стало меньше. Следствие войны. И атипичной пневмонии. Или даже привычки: в Европе его уже стали забывать.
Он быстро перебирал письма. Прикрыл одно из них рукой. Он узнал почерк. В этот момент от вида вскрытого конверта ему стало не по себе. Он понял сигнал: он больше не в силах выносить это нарушение интимности — «их» интимности.
Он взял письмо от Элизабет и отодвинул остальные:
— Перенесем встречу на завтра.
— Жак, ваш процесс начнется через несколько недель и…
Реверди резко встряхнул свою цепь, чтобы охранник пришел и освободил его.
— Завтра, — повторил он. — Я попрошу тебя об одной услуге.
— Какой услуге?
— Завтра.
Снова сумерки.
Невозможно спрятаться в привычном убежище.
В эти часы душевые были заняты. В «мирные вечера» голубые уходили туда и предавались любовным играм. В «вечера Рамана» на такое никто не отваживался.
Он не мог укрыться и на кухне: как можно читать письмо, вдыхая ароматы прокисшей жратвы! Он решил вернуться в камеру; лучше уж закрыться там и остаться без ужина.
Реверди обогнул центральные строения, прошел вдоль блока «С» и задержал дыхание, приближаясь к блоку «D». Там находилось то, что он называл «стеной плача». Своего рода терраса, выходившая на пустырь, где ловили клиентов тайские трансвеститы. Большая часть заключенных не имела средств, чтобы заплатить за настоящее свидание, поэтому они оставались за стеной и, с напряженными лицами, с согнутыми коленями, онанируя и раскачиваясь, как эпилептики, не сводили глаз с выряженных в юбки трансвеститов. Реверди с радостью бы направил на это сборище струю из огнемета, просто чтобы вернуть
