причину этого пробуждения. Чего ждали джунгли? Почему они так волновались?
И тут пошел дождь.
Вначале несколько капель. Потом равномерный стук, перекрывающий крики птиц. Исстрадавшиеся от жажды, иссушенные дневным зноем, отдавшие всю свою влагу жаркому солнцу, джунгли просыпались, чтобы напиться.
Он спускался дальше. Среди деревьев показался старый теннисный корт. Все тот же парадокс: стоило ему решить, что вот, он попал в первобытный мир, как он натыкался на вездесущие признаки цивилизации. Но цивилизации, клонящейся к закату: вместо сетки и разметки — увядшие листья, лианы, плющ.
Он как раз обходил площадку, когда начался настоящий ливень. Марк решил не прятаться. Напротив, он шел по краю обрыва, любуясь джунглями, ступеньками спускавшимися у него под ногами. Теперь листва походила на темные свитки, мерцавшие под дождем, готовые развернуться в зеленую пену. Все в джунглях катилось, сверкало, трепетало, пело зеленые гимны.
Он спустился еще ниже и увидел реку. Инстинктивно обернулся: в темноте уже не было видно дороги, по которой он шел. Нет дороги, нет теннисного корта, нет машины… Какие-то неясные декорации, словно ночь повернулась к нему спиной. «Дождитесь ночи, а там ищите по свету»… Но вокруг не было видно никакого света.
Он решил перейти реку по торчащим из воды камням, смутно различимым в темноте, в нескольких метрах слева от него. Когда он добрался до другого берега, промокший до пояса, уже совсем стемнело. Он прошел на ощупь еще немного, проклиная себя за то, что не догадался взять фонарь, когда раздался голос:
— What's going on? Who is there?[8]
Изумленный Марк произнес несколько слов по-французски. Ответом ему была тишина. И вдруг, абсолютно неожиданно, заросли озарились белым светом, ярким, как в операционной.
Марк заслонил глаза рукой. Поморгав, он различил метрах в десяти выше правильный прямоугольник света, ровного и яркого. И практически сразу услышал рокот генератора. На простыне — ибо это была простыня, натянутая на металлическую рамку, — проступил силуэт человека в накидке от дождя.
Человек подошел поближе и сказал по-французски:
— Наденьте это.
Он протянул ему темные очки. У него самого из-под капюшона поблескивали очки с зеркальными стеклами.
— В этом свете много ультрафиолета. Так что надо беречься.
Марк надел очки и взглянул на ловушку, наполнявшуюся насекомыми.
— Никто не знает, почему их притягивает свет. Думают, что они ориентируются по звездам и поэтому бросаются на любой источник света. Вот дурные. У них ведь по нескольку тысяч глаз, знаете? А что вы тут делаете? Бабочками интересуетесь?
Марк посмотрел на него. Лицо с правильными, четкими чертами, словно вымытое дождем, было наполовину скрыто очками и капюшоном.
Марк решил говорить откровенно.
— Я журналист, — сказал он, следуя за собеседником к световому экрану. — Занимаюсь преступлениями. Сейчас собираю материалы о деле Жака Реверди.
Охотник восхищенно присвистнул:
— Вы, должно быть, очень упорны, если добрались до меня.
Под промокшей одеждой Марка обдало жаром. Значит, этот человек знал Реверди! Он спросил совершенно естественным тоном:
— В каких вы были отношениях?
Энтомолог подошел к натянутой простыне. Прямоугольник уже почернел от тел насекомых, они копошились, цеплялись за ткань своими липкими ножками.
— Мы много раз встречались, — сказал он, осторожно беря серую бабочку. Осы, пчелы, комары вились вокруг него гудящим облаком.
— Где?
— Тут. В лесу.
— Ночью?
— Да, ночью. Он бродил. Вроде меня.
Марк вздрогнул. Он живо представил себе Реверди: худого, молчаливого, настороженного. Неизвестно почему, он «видел» его в комбинезоне ныряльщика. Черная кожа, одновременно матовая и блестящая. Пантера.
— Он охотился за бабочками?
— Нет, не думаю. Я никогда не видел его с материалом.
Во влажном воздухе распространился аммиачный запах. Охотник достал пластиковый флакон. Погрузил в него чешуекрылое. Марку показалось, что он сходит с ума: бабочка закричала. Охотник заткнул флакон пробкой и улыбнулся:
— Сфинкс. Один из самых известных видов ночных бабочек. Это —
Опять «Молчание ягнят». Но нет, эта дорожка наверняка ведет не туда. Убийственное безумие Реверди уникально. Марк замахал руками, отгоняя насекомых.
— Аммиак, — пробормотал охотник. — Надо, чтобы они затвердели перед умерщвлением.
Он достал шприц. Марк, сам того не желая, отвернулся. Клубы насекомых на простыне соревновались в скорости с потоками дождя.
— А как, по-вашему, — настаивал он, — что он искал в лесу?
Охотник закрыл футляр с насекомым и спрятал его под накидку:
— Не знаю. Какое-то редкое насекомое, наверное. Что-нибудь особенное.
— Он вам никогда не говорил?
— Нет.
— А у вас нет предположений?
— Какое-то время я думал, что его интересуют какие-то дневные виды, гусеницы которых питаются бамбуком.
— Почему?
— Потому что я неоднократно видел его среди бамбуковых зарослей. Но на самом деле он искал что- то другое. Я так и не понял, что именно.
— А каким он был? Я имею в виду — в целом?
Охотник ответил без колебаний:
— Симпатичным. Мы выпивали на рассвете, в отеле. Он говорил, что ему не нужен свет, чтобы «видеть» лес. Что он, подходя к добыче, перестает дышать. Он был необычным… Но, можно сказать, крутым. — Он замолчал, задумавшись. — Это правда, то, что пишут в газетах?
Марк не ответил: летающие твари усилили натиск. Он боролся с непреодолимым желанием удрать отсюда, и побыстрее. Охотник продолжал, как ни в чем не бывало развивая прерванные мысли:
— По-моему, он блефовал: на самом деле охотился не он.
— А кто же?
— Оранг-асли. Это настоящие специалисты. Он, наверное, показывал им, кого он ищет, а они уже разыскивали нужные виды.
— Я могу их расспросить?
— Нет. Они не говорят по-английски. И обычно пьяны с утра до вечера. А уж как найти именно тех, кто вкалывал на Реверди…
— А других вариантов нет?
Охотник снял с простыни очередного сфинкса:
— Сходите к Вонг-Фату. Это один из торговцев, китаец.
