что ему виднее? Может, из Америки виднее? Оттуда многое в русской жизни виднее. Он польстил ученикам мистера Берта, дескать, только они и могут воздействовать на упрямца, и не следует думать, будто мистеру Кидду можно навязать истолкование.
— Свободу мистеру Кидду! — провозгласил Виктор.
И ученики тут же заверили, что берутся уговорить учителя.
— Ваша книга вставит большой фитиль нашим богдыханам.
— Вы не любите их? — полюбопытствовал Кидд. — У вас хороший народ.
— Люди у нас хорошие, а народишко попорченный.
Гости галдели, опять позабыв про Джо. Впрочем, и он позабыл о них. Этот Берт умел каким-то образом исчезать из виду, погружаясь в свое. До сих пор это свое принадлежало лично ему, теперь в его прошлом хозяйничали другие. Ребята, как оказалось, знали лучше, чем сам Джо, и что он делал, и каким он был, и Кидд знал и про него и про Андреа – знал то, чего не знал Джо Берт.
Никто не заметил, как Миля увела его на кухню. Джо сел там верхом на табуретку, лицом к окну, за которым шел дождь, с мокрого клена слетали последние листья, их красные ладошки помахивали ему.
У Кидда действовали какие-то гомункулы, не похожие ни на Андреа, ни на Эн, и он, Джо, неузнаваем. Где-то в стороне осталась их действительная жизнь со всеми ее страхами, глупостями, праздниками. Обидно: откуда-то прилетел чужой человек и за два дня во всем разобрался, все обозначил, расставил, каждому дал роль, и выстроилась острая, занимательная история.
— Итак, супруги Кидд покупают мою жизнь, — сказал он. — Выгодная сделка, а?
Миля помолчала, потом подхватила его тон:
— Выгодная для тебя. Мы-то покупаем сырье. Россия, как всегда, продает только сырье.
— Наконец-то я пристроил свою биографию. Отделался от нее.
— Не беспокойся, она попала в хорошие руки. Ты всегда сможешь внести поправки.
Если б он знал, что следует поправить.
— Представляю, какого из меня сделают цветастого попугая. Твой муженек придумает мне текст, и я буду повторять его.
Миля подошла, повернула его к себе, положила руки на плечи.
— А ты хочешь, чтобы Фрэнк рассказал все как есть? Зачем? Уолтер это попробовал…
Он никогда не оглядывался на свое прошлое, не представлял, как оно выглядит со стороны. А теперь все они, чужие, читали письмена его жизни, и лишь один он не мог расшифровать ее тайный смысл. Куда вела его фортуна, зачем появлялась она в крайние минуты, предостерегала, не позволяла сбиться с дороги, уберегла в Париже, спасла в Хельсинки, потом в Праге? Был же какой-то умысел в ее заботах? Может, ему что-то надлежало выполнить. Выполнил ли он? Господи, неужели ему не дано узнать об этом? Он никогда не видел ее лица, она возникала из ниоткуда, выдавая себя шелестом туники, и исчезала.
Руки у Мили были жилистые, руки увядшей женщины. Он снял их с плеч, погладил, вспомнив, как Виктор шепнул ему: “Вкусная бабенка, вполне…” Он не испытывал к ней ничего, кроме жалости, и от этого жалел и себя.
Низкий хрипловатый ее голос читал:
Глаза ее наполнились слезами. Она с трудом сдерживала их.
— Хорошо, что мы увиделись.
— Я очень изменилась?
— Ты была девчонкой, а стала красивой женщиной.
Она благодарно ткнулась ему в плечо.
— Вот увидишь, все получится. Спасибо, что ты согласился. Я так рада. Все же какая-то польза и от моей жизни.
Она вытерла слезы, взяла кофейник, пошла к гостям. Фигура ее вытянулась, заструилась, не хватало только туники.
