свои интегралы, переодеться, поехать с Ниной на футбол, поорать, болея за «Динамо», потом гулять по парку, есть мороженое и болтать о всяких пустяках. Он посмотрел на часы, взял Нину за кисть и медленно, с сожалением отвел ее руку, успев почувствовать под прохладной тонкой кожей частый пульс.
— Надо заниматься, — с заминкой сказал он. — Слыхали, такое есть нудное словечко: надо. Самое скучное из всех слов.
Нина отошла без улыбки, ничего не сказав. В тот день она назло Андрею поехала на стадион с Сашей, смеялась и кокетничала с ним, позволила проводить себя до дому, даже поцеловать, мечтая о том, чтобы Андрей увидел ее в эту минуту.
А в эту минуту он, обнаружив очередную ошибку, стучал кулаком по голове, проклиная свою тупость. Скверная, трусливая мыслишка закрадывалась ему в душу: а вдруг все, что делает, чепуха?
Он вернулся к высохшему руслу своих дум — к спору с Одинцовым. Стоила ли борьба таких жертв? Пока он тащился по этим обходным путям, другие обгоняли его. Дима Малютин, с которым он вместе кончил аспирантуру, создавал новый тип трансформатора; Гуляев опубликовал исследование об атмосферном электричестве. Ну и пусть… Черт с ними! Его дело — готовить локатор, чтобы и Наумову и его бригаде было легче работать.
Мысль, что когда-нибудь благодаря локатору энергетики наконец избавятся от многих лишних забот и тревог, заставляла его торопиться. Но все чаще и чаще он стал ощущать какую-то непонятную умственную усталость. А между тем, лишенный возможности работать с приборами, наблюдать реальные процессы, он вынужден был постоянно домысливать, напрягать воображение.
Очевидно, он переутомился. Ему необходимо отвлечься. Он поехал на дачу к сестре, но и здесь мозг его продолжал безостановочно работать в том же направлении. В Управлении заметили его рассеянность и посмеивались — Лобанов повредился на своих повреждениях, локационное сумасшествие. Он сам почувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Работа над локатором продвигалась все медленнее и труднее. Он стал раздражительным, с трудом сдерживался, чтобы не вспылить по малейшему пустяку.
Охваченный тревогой, он вспоминал о первых вечерах, проведенных с Ритой. Как хорошо ему работалось в ту пору! Просматривая записи тех дней, он завидовал себе, убеждаясь, как оскудела его фантазия. Теперь он жил только частью своей души.
Однажды душным, предгрозовым утром он, несмотря на свою рассеянность, заметил в лаборатории какое-то необычное и странное внимание к себе.
Некоторые посматривали на него с любопытством и в то же время виновато, другие, подавляя улыбку, отворачивались.
— Ты читал? — угрюмо спросил Борисов. — Почитай стенгазету.
Андрей поднялся к Управление. В коридоре висел свежий номер стенгазеты; Управления. Вокруг толпились служащие, кто-то громко смеялся.
— А вот и сам герой! — сказал инспектор по технике безопасности.
На Андрея оглянулись и, давая ему дорогу, расступились.
В последней колонке газеты он увидел карикатуру на себя и под ней длинное стихотворение. Задумчиво поглаживая подбородок — это часто выручало его в трудных положениях, — он внимательно читал, не пропуская ни одного слова, чувствуя на себе пристальные взгляды окружающих. Стихотворение, или, вернее, басня, называлось «Кот и мышь», в скобках стояло: «Заимствовано у ряда баснописцев, чтобы в конце концов посвятить А. Н. Лобанову».
Далее подробно описывалось, как кот готовил диссертацию о методах локации мышей и получил ученую степень. После трехлетних трудов он знал все способы нахождения мышей.
Приведя самонадеянные рассуждения кота по этому поводу, автор наконец отправил героя на первую охоту, снабдив его зачем-то готовальней, линейками и прочими атрибутами учености. Но бедному коту так ничего и не удалось поймать… Понятие о локации, по-видимому, нисколько не обременяло автора.
Но написано все это было бойко, весело, и если страдал смысл, то выигрывала рифма.
Андрей оглянулся, все молча смотрели на него.
— Остроумно, — сказал он, — правда, не по адресу, но остроумно.
О том, насколько эта басня извращала истину о Лобанове, знали немногие.
Большинство, доверчиво посмеиваясь, отождествляло ученого кота с Лобановым.
Саша был вне себя.
— Искажение фактов! — жаловался он Нине. — Надо послать опровержение от имени общественных организаций лаборатории.
Сочувствие и интерес к Лобанову сближали молодых людей. Саша полагал, что именно он своими постоянными похвалами сумел внушить Нине этот интерес.
Значит, она разделяет его чувства. «Значит, она неравнодушна ко мне», — думал он. Что только не служит топливом для любви!
— Сорвать бы эту стенгазету, — сказала Нина.
