печет пирожки, то и вопрос первопричины бытия решается сам собой. Однако цивилизация, даже такая развитая, как наша, не способна заменить людям Бога.
– С развитой как раз все проблемы, – вздохнул дьякон.
Белкин посмотрел, прищурившись, на вилку и сказал:
– Вы правы. Люди смотрят на звездное небо и знают, что над головами у них летают не ангелы, а искусственные спутники. Человек умудрился наследить даже на Луне. Какие уж тут тайны!
– Значит, вы разочаровались в науке? – осведомился дьякон.
– Если считать, что я когда-то был ею очарован, то да, – с печальной улыбкой ответил Белкин.
– По-вашему выходит, что наука вредит человечеству? – спросила Марго, посчитав, что и для нее пришло время вмешаться в разговор.
– Телу, конечно, нет, – ответил, поворачиваясь к ней, Белкин. – Но душе – определенно.
– Если допустить, что в теле человека действительно есть душа, – с умным видом заметила Марго.
Белкин несколько секунд смотрел на нее в упор и лишь затем ответил:
– Все в мире говорит о ее наличии. В несовершенном мире мы грезим о совершенстве, в конечном – о бесконечности. Откуда в конечном теле это знание бесконечного? Ведь если человек всю жизнь ест соль и никогда не пробовал сахара, то вряд ли он сможет представить себе его вкус. А мы представляем, причем вполне определенно. Мы просто отвыкли доверяться своему чутью. А ведь чутье надежнее переменчивой и избирательной памяти.
– И все же я на стороне науки, – сказала Марго. – По крайней мере, благодаря ей я знаю, почему я не улечу в небо, как бы высоко я ни подпрыгнула.
– И почему же? – поинтересовался доцент Белкин.
– Потому что на меня действует земное притяжение, – веско ответила Марго.
Белкин поднял голову, посмотрел на муху, ползающую по потолку, показал на нее толстым пальцем и сказал:
– Хорошо, что муха об этом не знает.
Он подмигнул дьяконул и засмеялся.
– Да ну вас! – фыркнула Марго.
Дьякон улыбнулся, потом взял бутылку и разлил водку по рюмкам.
– Лейте до краев, так я скорее напьюсь! – весело сказал Белкин. – А когда я напьюсь, я буду ужасно забавен!
После четвертой рюмки Белкин хлопнул дьякона по плечу и с воодушевлением произнес:
– Друзья мои, как я рад, что вы заглянули ко мне на огонек! Я, видите ли, человек довольно одинокий. Нет, конечно, у меня есть дочь и так далее. Но… – Белкин вздохнул. – Должен признать, дочь заходит ко мне редко. Крайне редко. Что до жены, то мы с ней давно в разводе. Ужиться с ученым непросто. Друзья мои, давайте выпьем!
Выпив пятую рюмку, Белкин удалился в туалет. Воспользовавшись его отсутствием, Марго тихо и слегка раздраженно проговорила дьякону на ухо:
– Не знаю, как вы, а я ничего не понимаю. Почему Тихомиров указал на Белкина? Что этот толстяк от нас прячет?
– Возможно, он и сам об этом не знает, – ответил отец Андрей.
– Так что же нам делать? Не можем же мы сидеть тут до бесконечности.
– Это не понадобится. Все разрешится само собой, нужно только немного подождать. Дайте ему выговориться. Наберитесь терпения.
Седьмая рюмка окончательно развязала Белкину язык.
– Историки похожи на составителей каталогов редких книг, – разглагольствовал он, качая перед лицом толстым пальцем. – Те описывают книги, которые в глаза не видели, получая информацию из вторых рук и полностью доверяя ей. Вот так же и историки. Дело в том, что в мире крайне мало первоисточников. При составлении летописи человечества историкам приходилось иметь дело с копиями. Допустим, сидит в монастыре какой-нибудь монах и переписывает ветхие страницы, которые буквально рассыпаются у него в руках от старости… Ну или возьмем ситуацию попроще: на странице древней рукописи монах увидел пятно, сквозь которое он кое-как разобрал изречение, которое не вяжется с его моральным уставом. А теперь скажите мне: что мешает монаху внести изменения в текст? Так сказать, добавить отсебятины! – Белкин усмехнулся и сам себе ответил: – Ни-че-го.
– А как же совесть и ответственность перед потомками? – поинтересовалась Марго.
– Совесть? – Белкин улыбнулся. – Наш монах – человек верующий, и совесть диктует ему изменить строчки, которые он считает крамольными или неточными, в пользу собственных религиозных убеждений.
– И что, в истории много таких примеров?
– Да сколько угодно! – пьяно улыбнулся Белкин.
– А как же религиозные тексты? В них тоже есть ошибки? – усомнилась Марго.
– А как же! Вот вы, например, знаете, что до девятнадцатого века ветхозаветный пророк Моисей изображался в Библиях рогатым? «И егда схожаше Моисей с горы – рогато бе лицо его»! – процитировал Белкин, подняв палец.
– И кто же посмел наставить благородному старцу рога? – поинтересовалась Марго.
– Рога ему наставили первые переводчики Ветхого Завета, – ответил Белкин. – В арамейском тексте слово «керен» означает и «луч» и «рог» одновременно. Вот они и перевели вместо «лучистого лица» – «рогатое лицо». С греческого варианта Ветхого Завета делались переводы на другие языки, в том числе на итальянский и русский. Так Моисей обзавелся симпатичными рожками и носил их несколько столетий, пока в девятнадцатом веке ученые не сверили заново текст и не лишили старца этой сомнительной привилегии.
– Одна маленькая ошибка, и какие последствия, – задумчиво проговорила Марго.
– Именно! А вы говорите «история»! – Белкин развязно усмехнулся. – История – дама чопорная. Она блюдет себя, как старая дева, и не спешит показывать свои морщинистые прелести первому встречному.
Отец Андрей и Марго переглянулись.
– Про морщинистые прелести – это вы здорово, – похвалила Марго. – Но как же тогда разобраться, где правда, а где выдумка?
Белкин вытянул указательный палец и ткнул им себя в висок.
– Только так и никак иначе, – сказал он.
– Застрелиться, что ли? – удивленно вскинула брови Марго.
Белкин засмеялся:
– Ну почему же сразу застрелиться? Я совсем не это имел в виду. Просто, встречаясь с проблемой, нужно всегда обращаться за помощью к здравому смыслу.
Историк подцепил вилкой кусок рыбы и сунул его в рот.
– Для того чтобы посягнуть на общепринятую истину, нужна смелость, – изрек он, усердно работая челюстями. – И эта смелость была у профессора Тихомирова. Он не боялся осуждения со стороны академического сообщества.
– А что, академическое сообщество может здорово попортить ученому кровь?
– А как же! В сущности, наука – это та же религия. Адепты ортодоксальной науки не терпят ересей и готовы сжечь на костре любого, кто посягнет на «незыблемые» истины. В свое время инквизиторы так же поступали с еретиками. Конечно, я выражаюсь фигурально. Слава богу, в наше время никто никого не сжигает. Но лишиться уважения коллег, а вместе с ним и профессорской кафедры можно запросто.
Марго ткнула под столом отца Андрея ногой.
Отец Андрей тут же прямо спросил:
– Владимир Иванович, о чем была последняя книга Тихомирова?
Белкин печально усмехнулся:
– Дорого бы я дал за то, чтобы суметь ответить на этот вопрос. Но увы… Наши пути разошлись полтора года назад, когда я на заседании кафедры поддержал противников Тихомирова. С тех пор он даже руки мне не подавал.
