Звягинцев и Штерн молчали.
– Вот что, Звягинцев, – сказал тогда Левкус, – сфотографируй эту надпись и покажи ее жене судьи. И дочери. А также знакомым и коллегам – всем, кого найдешь. Может, они знают, что это за цифры.
Звягинцев кивнул и подозвал молодого фотографа.
– Вась, сделай несколько четких снимков!
Тот кивнул и защелкал фотоаппаратом. Еще минут пятнадцать Левкус топтался возле трупа, задавая вопросы Звягинцеву и Штерну. Наконец, в кабинет вошли два санитара с носилками и грубовато осведомились:
– Можно, что ли, уносить?
– Уносите! – разрешил Левкус.
Мужчины молча переложили тело судьи на носилки и так же молча вынесли его из кабинета. За дверью послышались рыдания – это вдова увидела мертвого мужа.
Звягинцев и Левкус посмотрели в сторону двери и вздохнули.
– В углу комнаты мы нашли таблетку, – тихо сказал капитан.
– Валидола? – прищурился на него Левкус.
Следователь покачал головой:
– Нет, другая. Коричневая. Я уже отослал ее на экспертизу.
– Хорошо, – сказал Левкус, хотя ничего хорошего в этом известии не было.
Левкус достал сигареты, закурил.
– Что думаешь, Василий Петрович? – спросил он пожилого эксперта. – Это в самом деле сердечный приступ?
– Насколько я могу судить, да, – ответил эксперт, слегка смутившись. – Вскрытие покажет.
Левкус представил себе бодрое, румяное, улыбающееся лицо судьи Трофимова и усмехнулся.
– Н-да… Судья здорово бы удивился, если б услышал этот наш разговор. Наверно, надеялся прожить сто лет. Гимнастика, плавание, обтирание снегом… Не помогло. И что это за цифры у него на лбу? Насколько я помню, большего педанта и аккуратиста, чем Трофимов, найти было нельзя. Он даже руки мыл, как хирург, – тщательно отскабливая каждый палец.
Эксперт молчал, не зная, что сказать.
– Отравление исключаешь полностью? – вновь заговорил майор Левкус. – Сейчас ведь есть яды, по эффекту схожие с сердечным приступом?
– Всякие есть, – ответил Василий Петрович. – Но, даже если это так, мы, скорей всего, ничего не найдем.
– Почему?
– Во-первых, современные яды очень быстро разлагаются, не оставляя следов.
– А во-вторых?
– Во-вторых, у нас здесь не Москва, Павел Иванович. Нужны условия, аппаратура, реактивы… Здесь ничего этого нет.
– Я достану все, что нужно, – угрюмо сказал Левкус. – И немедленно. – Он вмял окурок в пепельницу, хмуро посмотрел на Штерна и приказал: – Поехали в лабораторию.
Пожилой эксперт вздохнул и тоже нахмурился, давая понять, что не видит в такой спешке никакого смысла, однако с Левкусом предпочел не спорить.
Глава 2
Дама под черной вуалью
И кто-то подойдет и тронет занавеску,
и поглядит…
1
Банкет по случаю окончания шахматного турнира удался на славу. Лакеи, прислуживающие у стола, не успевали обновлять гостям бокалы, фужеры и рюмки.
На дальнем конце стола сидели двое не старых еще мужчин и тихо беседовали.
– Я только что из России, – говорил один, в золоченом пенсне, – и не следил за турниром! Кто победил?
– Первое место занял Гарри Пильсбери, – ответил ему товарищ. – Он американец, и ему всего двадцать три года. Он сумел обойти нашего Чигорина и обоих чемпионов мира – и первого, и второго. У парня большое будущее!
– А чемпионы – это кто?
– Э, да ты, я вижу, совсем далек от шахмат. Вон тот пожилой господин с каштановой бородой и одутловатым лицом – видишь?
– Ну.
– Это первый чемпион мира – Вильгельм Стейниц. Он австриец. А рядом с ним – молодой усач.
– С подвижным лицом?
– Угу. Этот усач – второй чемпион, Эмануил Ласкер. Он немец. Ему двадцать семь лет, в прошлом году он обыграл Стейница и забрал у него титул.
– Ясно. А что же наш Чигорин? Тоже чемпион?
– Он побивал Стейница несколько раз, но на матчах за звание чемпиона проигрывал. Однако многие считают его лучшим шахматистом мира. На этом турнире он занял второе место – аккурат за молодым американцем.
Собеседник поправил пальцем сползающее золоченое пенсне и уточнил:
– Выходит, тоже обошел чемпионов?
– Выходит, так. Потому такой радостный.
– Что ж, выходит, и мы, русские, что-то можем!
– Многое можем, друг мой, многое! Дайте срок, и русские шахматисты завоюют шахматную корону. Да что завоюют – завоевать это полдела. Они будут удерживать ее двадцать… нет, тридцать лет подряд!
– И вы правда в это верите?
– Конечно! Стейниц сам назвал нашего Чигорина лучшим шахматистом в мире! А Ласкер, я слышал это от компетентных людей, так вот, Ласкер боится играть с Михал Иванычем!
– Что ж, ура Чигорину?
– Ура Чигорину!
Мужчины чокнулись фужерами и выпили.
Высокий, широкоплечий мужчина лет сорока, с красивой каштановой бородой и ясным взглядом поднялся с места и постучал вилкой по бокалу.
– Господа, прошу слова! – крикнул он басом.
Шум тотчас стих. Один лишь американский шахматист продолжал по инерции что-то говорить своему соседу. Грузный, пожилой человек со встрепанной бородой, сидящий с другой стороны от американца, ткнул его локтем в бок и сказал:
– Тише, Гарри! Великий русский говорит!
– Не такой великий, как вы, Вильгельм, – со смехом сказал пожилому бородачу Чигорин. – Господа, я хочу поднять этот тост за лучших шахматистов мира, которые собрались за этим столом! Первым сегодня стал Гарри Пильсбери, – продолжал Чигорин. – Ему всего двадцать три года. В сравнении с ним я и мистер Стейниц совершенные старики!
Стейниц покосился на молодого победителя и усмехнулся в бороду.
– Но с нами еще не покончено! – громогласно объявил Чигорин. – Мы еще себя покажем! Именно в этом и заключается суть моего тоста. Я пью за новый турнир и уверен, что он пройдет в Санкт-Петербурге!
– Там, говорят, жуткий холод, – заметил Гарри Пильсбери, совсем юный, худощавый, светловолосый.
– Это верно, – согласился Чигорин. – Но, слава богу, у нас есть чем согреться. – Он поставил бокал с шампанским на стол и взял пустой фужер. – А ну-ка, господин распорядитель, налейте мне русской водки. Да ну, куда ж вы льете? В фужер ее! Да не скупитесь, лейте до краев!
Солидный господин во фраке послушно наполнил Чигорину фужер.
