там жили джентльмены — а эти черные что там устроили? Помойку! Бардак они устроили, вот что! Видели бы вы эти особняки в мое время, в двадцатые годы. Строились-то они еще при королеве Виктории — солидные дома, дома для богачей из страховых компаний, и при каждом конюшня, «двор» это у нас называлось — автомобилей-то еще не было, так они лошадей держали. В Лондоне такие дома по миллиону фунтов идут. А у нас их пришлось снести, потому что эти шварцес все там разнесли, разломали, а что разломать не смогли, то загадили. Отдали бы их лучше нам, когда мы из России сюда приплыли! Хотите знать, что бы мы из них сделали? Дворцы, вот что! Потому что у нас женщины были балабатиш, они умели держать дом в чистоте, они знали, как сделать, чтобы и порядок был, и на кухне всегда еды вдоволь, и дети чистенькие и радостные, ни дать — ни взять, ангелочки. Не знаю уж, как им это удавалось в те дни, когда мужья их и по-английски-то ни слова не знали и хватались за самую черную работу, лишь бы семью прокормить. Мне еще и семи не было, а я уже работал — подручным у парикмахера. Нет, мы не то что эти ирландцы — пьют без просыпу, каждый божий вечер домой на бровях приползают, и не то что эти шварцес — знай бренчат на своих банджо, а ни до чего другого им и дела нет. Так вот, я о Ребике. Говорят, он был умный человек — а сам всю жизнь убил на этих шварцес да ирландцев. Умно это, как по-вашему? Детишек у них принимал. Нет бы сказать: «Не нужны тебе дети? Нечем их кормить? Так не суй свой поц куда попало!» Вот на что он время тратил — и знаете почему? Потому что был красным, коммунистом. Ох, воскрес бы он сейчас да посмотрел, что стало с его любимой Советской Россией!
Мне раньше казалось, что англичане — народ неразговорчивый. Насчет англичан не знаю, а вот о ливерпульских евреях этого точно не скажешь.
К нам подошла Мелани, жена Сэма, и предложила попробовать пирог. Неслен немедленно потянулся к тарелке. Мелани — то, что моя мать называет «домашняя девочка», однако держит себя в форме: ни унции лишнего веса, и маленькое черное платье, что было на ней в тот вечер, очень ей шло. Особенно хорошо она смотрелась со спины, когда нагнулась над столом, чтобы отрезать кусок пирога. Хотя я предпочитаю фигуры более зафтиг — такие, чтобы, как говорится, было за что подержаться.
— Это они во всем виноваты, — продолжал Неслен с набитым ртом. — Красные. Они погубили город. С Ливерпулем покончено — да и со всем Северо-Западом, коль уж на то пошло. А почему, знаете? Потому что, пока я потом и кровью деньги зарабатывал, ночей не спал — не ограбили бы меня, не украли бы товар, не напортачили бы в бухгалтерских книгах, — эти докеры хотели по сто фунтов в неделю получать и ни черта не делать! Никто уже не хочет честно работать, а знаете почему? Потому что каждый только и мечтает, что выиграет в лотерею, уйдет с работы и будет жить, палец о палец не ударяя. Вот они, рабочие, — драгоценные рабочие Саула Ребика!
Тут старуха через несколько стульев от нас, с кошмарной алой помадой на губах, повернулась к нам и рявкнула:
— Да замолчи же наконец, Барух, имей совесть! Веди себя прилично, ты как-никак на поминках!
— Вот она, — продолжал Неслен в полный голос, ткнув пальцем в сестру Сэма, — она в этой семейке — единственный человек с мозгами. Потому что вовремя свалила отсюда. Я бы тоже уехал, да уже поздно. Мне-то поздно срываться с места, но вот родись я прямо сейчас — ползком бы уполз из этого города куда подальше, не дожидаясь, пока бандиты и наркоманы съедят меня живьем.
Губы у него были мягкие, красные, подвижные, а глаза как пуговицы. Вот он поднес ко рту чашку чая с лимоном и, обернувшись ко мне, задал вопрос, которого я ждал весь вечер:
— А вы, собственно, зачем приехали?
— У меня здесь работа, — ответил я.
— Вот как? А чем занимаетесь, коли не секрет?
— Я архитектор. Строю отели.
— Вы что, здесь собираетесь отель строить? — Он повернулся к своей старухе и выразительно постучал пальцем по лбу. — Слышала? К нам из-за океана явился чокнутый — как будто в Ливерпуле своих мало! — И театрально развел руками — пухлыми, с желтыми от никотина костяшками пальцев.
— Ну, не прямо здесь — милях в четырех, в нескольких минутах ходьбы отсюда.
— Ну вот, я же говорю — чокнутый!
— Вовсе нет. На мой взгляд, прибрежный район обладает большим потенциалом. Городские власти полагают, что будущее города — в туризме, и я с ними согласен. Недавняя рекламная кампания Ливерпуля в США прошла очень успешно. Разумеется, приезжая в Англию, люди прежде всего хотят посмотреть на Большого Бена, увидеть Стратфорд-на-Эйвоне, шотландцев в юбочках и прочие знаменитые достопримечательности — однако не стоит забывать и о том, что в свое время девять миллионов будущих американцев начали свой путь в Новый Свет из Ливерпуля. Они садились на пароходы прямо здесь, в нескольких сотнях метров от этого дома. Отсюда начинается история едва ли не каждой американской семьи. И потом, не стоит забывать о культуре: «Битлз» родом из Ливерпуля, а их знает вся Америка. Нет, я считаю, что у этого города большое будущее.
— И что же за отель вы здесь построите? — спросил Неслен. Теперь-то заинтересовался — даже голос охрип и губы увлажнились. — У нас ведь уже есть отели. «Холидей Инн», «Краун-Плаза» — прекрасные места.
— Моя специальность — отели-музеи. Я…
— Как-как?
— Отели-музеи. Я построил уже пять таких отелей в пяти городах мира. — И я начал загибать пальцы: — Первый — в Сан-Франциско, потом в Торонто, Франкфурте, Праге и Мадриде. Строю в индустриальных зонах, часто использую брошенные фабричные или складские здания. В каждом отеле размещаю предметы искусства — современные, не старше 1980 года, и созданные в этом городе. Заключаю сделки с местными художниками и скульпторами: они получают возможность выставляться, а за мной — оформление. Приглашаю дизайнеров из Италии и Германии, объясняю им, что мне нужно. Особенно мне импонирует немецкий стиль в дизайне — просто, строго, функционально, никакой помпезности и бьющей в глаза роскоши. Поверьте, мистер Неслен, вкус у меня есть — поэтому люди останавливаются в моих отелях с удовольствием.
— И это пятизвездочные отели?
— Нет, четырехзвездочные. В пятизвездочных много ненужного. Зачем, к примеру, в отеле ресторан? Он ведь расположен в центре большого города, и человек всегда найдет, где поесть. Бассейнов у меня тоже нет…
Но Неслен меня уже не слушал — он откинулся на спинку стула, утомленный разговором, и недоеденный кусок пирога выпал из его руки, ароматными крошками рассыпался по полу.
— Напрасно вы стараетесь, — проговорил он. — С этим городом покончено — им завладели наркоманы, и красные, и…
Тут я заметил, что Сэм подошел ко мне и стоит за моим стулом, покачиваясь на каблуках. Его жена Мелани плеснула старому Неслену еще виски в бокал.
— Если собираешься у нас работать, — заговорил Сэм, — запомни одно. Люди здесь, на побережье Мерси, не такие, как все прочие. В других местах живут безобидные мечтатели: если жизнь им не по нутру, они занимаются фэн-шуй, или жгут костры на Бельтан, или сочиняют истории про то, как их в детстве похищали инопланетяне или собственные родители едва не принесли в жертву Сатане, и так далее. Но мы, ливерпульцы, не таковы. Если мы чего-то хотим, мы этого добиваемся. Решили, что сделаем то, на что не отважились ни сталелитейщики, ни шахтеры, — пошлем капиталистов на хрен (извини, Ида), объявим Ливерпуль зоной, свободной от угнетения, — и, Бог свидетель, так мы и сделаем.
— Вот видите? — вскричал Неслен. — А я что говорил?
Тут к нам подошел еще один старикан, с виду совсем не похожий на еврея: перед собой он гордо нес, словно пивной бочонок, свой выпяленный живот, а вот руки у него были костлявые, и казалось, он нарочно скрючил пальцы, чтобы золотые перстни со звоном не посыпались на пол.
— Можно мне к вам присоединиться? — спросил он.
— Разумеется. — Сэм отодвинулся, освобождая ему проход к стулу. — Джозеф, ты уже знаком с Кевином Вонгом?
— Слышал, вы, мистер Шилдс, строите здесь отель?
— Откуда вы знаете?
— Он все знает, — улыбнулся Сэм.
