Маргарет Лизинг сказала мне, что стишок связан с Ню-Изидой, светилом, которое в древности отождествляли со звездной собакой Сириусом и упомянутой в Гримуаре жабой Оссадагова. Страшно думать о лунной жабе, ведь она связана с воспоминаниями о Желтой Твари и том месте, откуда он появился, а также с одним Верховным
Ламой из Ленга, который, как писал Лавкрафт, носит желтую маску, плохо скрывающую нечеловеческие черты. Помощник антиквара прервал мои раздумья:
— Вы непременно должны взглянуть на эти замечательные… портреты.
Последнему слову предшествовала долгая пауза, за ней последовал смешок, который он пытался заглушить, поднеся к лицу слабую влажную руку. Книга была раскрыта. По краям страниц шли серии миниатюрных портретов, по одиннадцать с каждой стороны, лица были обращены друг к другу. Между ними расходились вспомогательные магические печати и знаки с краткими пояснениями по-итальянски. Я понял, почему книга казалась чуждой, но знакомой: передо мной был Grimorio Grantiano, по слухам принадлежавший флорентийской ветви нашей семьи. Был этот экземпляр копией, или же Буше удалось выторговать драгоценный раритет, я не знал. И помощник антиквара не стал ничего объяснять.
— Смотрите внимательней, — вот и все, что он сказал. Я повиновался, и тут произошло удивительное. Мгновенно я перенесся в зону лилового тумана, печати и знаки поплыли и растянулись вокруг меня металлическим кружевом. Перемещение было столь стремительным, что у меня закружилась голова. Затем волнение утихло, очертания замерли, и я обнаружил, что стою перед огромными стальными воротами. На медальонах в центре створок я узнал копии портретов, запечатленных на полях Гримуара. Но на этот раз лица были изображены в профиль и смотрели в противоположные стороны. Носы, или, вернее сказать, рыла этих неведомых тварей стали ручками урны, лишенной крышки. Из ее глубин вздымались языки серого пламени. От них и образовался туман, столь жаркий, что меня охватил ужас. Помощник антиквара дунул на страницу, пламя угасло. Я посмотрел на него в изумлении. По-видимому, за его неприметной внешностью таились сильнейшие магические силы. Возможно, он стал для меня новым связующим звеном с Теми, кто его послал. Его очертания отступили, отдалились, стерлись.
Я слышал клацанье металла, звучную пустоту, протяжную, точно звук гонга. Она превращалась в тонкую заунывную мелодию напева дяди Фина. Я вспомнил слова, которые он говорил мне давным-давно и которые, казалось, повторял сейчас:
— В оккультизме не существует правила подводить того, кто готов к посвящению, к определенной двери. Ты и есть эта дверь. Но дверь не может открыться сама по себе, так что многие минуют ее, не заметив. Это случилось и с тобой — давным-давно. Порой она широко открыта, но тех, кто способен перешагнуть порог, что-то удерживает. Другие, еще не готовые, делают шаг, падают в пропасть, и дверь захлопывается за ними.
Перешагнув порог, я увидел дядю Фина, сидящего за рабочим столом. Перед ним лежали три карты Таро, ветхие и на вид очень древние: столь древние, что я не сразу узнал «Колесницу», «Башню» и «Луну». На голове Возничего, там, где привычно восседает краб, громоздилось странное насекомое — полупаук- полужук. Радужный панцирь и челюсти светились в сумраке кабинета. «Башня», в свою очередь, напоминала одну из тех, что я недавно видел в Тоннелях Сета, скрытых под местом, где я сейчас находился. На самом деле «Луна» была рисунком Кроули, изображавшим Пропасть с двойными пилонами, между которыми на землю сползал жук. Между башнями Кроули изобразил и китайского мудреца, сидящего в позе лотоса. Желтизной и китайской хрупкостью черт он очень походил на самого Кроули в последние годы жизни. Жук испускал алый жар и, казалось, пульсировал в согласии с насекомым, вцепившимся в голову Возничего. Я услышал голос дяди Фина, объясняющего, что послание Башен исходит от расы еще не воплощенных существ, расы, которую символизирует насекомое, невиданное на земле. Эта тварь спускается из космоса в океан человеческого бессознательного. Я понял также, что Кроули, Мудрец, был мостом, перекинутым над водами космоса. Карты намекали на такую возможность. И еще одна тайна: числа, обозначенные картами: 7,16,18 в сумме давали 41. Дядя Фин напомнил мне о заклинании из сорока одной буквы в «Некрономиконе», заклинании, отворявшем Дверь «безумному арабу» Альхазреду: «Ph'nglui mglw'nath Cthulhu R'lyeh wgah'nagl fhtagn!» Сорок один — это число DBLH, «Дьявола, Двойственного», оно происходит от корня DBL с нумерологическим соответствием 36. Изучая слово «Криксквор» с помощью каббалы, я узнал, что последовательность чисел 1—36 образует 666, число Зверя из Бездны, с которым отождествлял себя Кроули. Пока эти мысли проносились в моей голове, я догадался, что «Луна» воплощает формулу, которую однажды использовал доктор Блэк, чтобы продлить свою жизнь. Это было еще до того, как он обнаружил подлинный эликсир бессмертия. И я сам оказался на этом рисунке. Его пальцы чертили в воздухе 7-16-18, выписывая их, точно выбирая указательным пальцем: 7 1 8. Семь-восемнадцать было моим собственным «магическим» числом в иерархии, которую он постепенно открывал мне. Вытесненная шестерка и двойная единица (61) символизировали DAHNA или Лиловую Зону. Дядя дал мне экземпляр сочинения Кроули, в котором приводились ряды каббалистических соответствий. Число 41 было обозначено как «йони в виде вампирической силы». Я подумал о Маргарет Лизинг, и от огромной тени Аврид в кабинете внезапно стемнело. На лице дяди Фина мелькнула странная кривая улыбка, но он ничего не сказал.
Я подумал, что возможно, Зверь был тем самым паукообразным существом на голове Возничего или восстающим из Бездны жуком, сжимающим мистическое яйцо, изображенное Кроули на аркане «Луна». Дядя Фин многозначительно указал на водную пропасть, из которой поднималось насекомое. Я мгновенно понял, что должен искать в тоннелях, лежащих в основе путей, подсказанных арканами. Но прежде чем я успел сформулировать свою догадку, дядя Фин поднял яркий предмет — тонкую четырехгранную пирамидку из сверкающего прозрачного материала. Она стояла на позолоченном металлическом пьедестале, увитом виноградными усиками. Пирамидка была дюймов шесть в высоту. Я вопросительно взглянул на дядю Фина.
— Это, возможно, один из самых сильных магических жезлов на свете, — ответил он на мой безмолвный вопрос.
Я взял пирамидку в руки и тщательно изучил. Я заметил, что она наводит меня на мысли о хрустальных люстрах и роскошных поместьях — вроде «Мальв»! Он взглянул одобрительно:
— В какой-то период своей долгой истории она действительно висела на люстре. Последним человеком, использовавшим ее по назначению, был Алан Беннетт. Она служила наконечником его магического жезла.
Алан Беннетт был гуру Кроули, описавшего в своих «Исповедях» парализующее воздействие жезла на насмешника, усомнившегося в его силе. Но происхождение жезла не упоминалось.
— Потому что Кроули не знал, — пробормотал дядя Фин, снова прочитав мои мысли. — Важно, что этот наконечник притягивает магический шар Аврид. Она-то сможет рассказать тебе о его происхождении!
Меня охватило беспокойство, тут же сменившееся изумлением. Оказывается, магазин Буше находился в нескольких ярдах от квартиры на Ченсери-лейн, где жил Кроули и где они с Аланом Беннеттом занимались в начале века Церемониальной Магией!
Я внимательно посмотрел на пирамидку. Пока дядя Фин медленно вычерчивал ею пятиконечную звезду для вызывания духов, она испускала радужные лучи. Мне страстно захотелось прервать церемонию, но было поздно. Дядя установил пирамидку среди арканов Таро, разложенных треугольником на сукне стола. Настала пронзительная тишина. Затем раздался дядин смех, достиг крещендо и растворился в разделившей нас пропасти.
В те дни на Ченсери-лейн Кроули выдавал себя за графа Владимира Звереффа. Сейчас я видел его перед собой. Он стоял в дорогом, но богемном костюме и смотрел, как Бен-нетт выводит на полу пентаграмму — подобную только что начерченной доктором Блэком. Вдалеке, словно покрытая вуалью, сверкала пирамидка. Через равные промежутки времени она испускала разноцветные блестки, похожие на прозрачные пузырьки. Они осыпались и складывались в звезду, переливающуюся радужным блеском. Темное, похожее на гроб, облако поплыло по комнате. Оно быстро поднялось и открыло то, что поначалу я принял за тень на ковре. Но, когда стало светлее, я разглядел большой шкаф с открытой дверцей. Внутри на веревке покачивался человеческий скелет, с него текла слизь. Череп был оплетен отвратительной зеленой грибницей. Поросль напоминала щупальца Криксквора, вцепившиеся в волосы Маргарет Лизинг. Ноги трупа
