— Ну, если бы мне пришлось жить в их обществе, я бы тоже придумал себе какого-нибудь Друга.
— При всем моем уважении к вам, ваша светлость, я просила бы вас не обращаться со мной столь снисходительно.
Изабель расстегнула плащ, бросила его на стул и села в кресло Майлза. Всем своим видом она старалась показать, что в этом доме хозяйка — она, а не этот чужой человек.
Герцог развернулся к ней лицом; Изабель поняла, что он прочел ее мысли.
— Зовите меня просто Джон, — предложил он.
Изабель внимательно разглядывала столешницу, не одарив Джона даже взглядом.
— Ваша светлость, мы не настолько близко знакомы, чтобы мне называть вас по имени, — возразила она.
— Я вам не нравлюсь? — спросил герцог.
Изабель почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, как прилила к щекам кровь. Этого вопроса она не ожидала.
— Мы чужие люди, ваша светлость, — наконец ответила она: как бы ни был обворожителен герцог, она не желала, чтобы он вмешивался в дела ее семьи. — Нравитесь вы мне или нет, к делам это не имеет никакого отношения.
— Красавчик, несомненно, взволновал тебя… — подала голос молчавшая до сих пор Гизела. Изабель взглянула на свою старую подругу.
— Что такого интересного вы нашли в этом камине?
Изабель резко обернулась к герцогу, краснея и внутренне проклиная себя за то, что позволила себя смутить. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и спросила:
— Что же вы намерены обсудить, ваша светлость? Давайте не будем терять время и перейдем к делу.
Герцог жестом указал на кресла у камина:
— Может быть, присядем и обсудим все спокойно?
— Я уже сижу, ваша светлость, — ответила Изабель.
Обойдя стол и встав рядом с девушкой, герцог протянул ей руку:
— Прошу вас, мисс Монтгомери, доставьте удовольствие пэру Англии.
Изабель посмотрела на протянутую руку, потом взглянула герцогу в глаза: они были чернее безлунной ночи, и девушка почувствовала, что тонет в их бездонной глубине… Против воли она положила пальцы на его ладонь и встала. Нежно сжимая ее руку, герцог повел девушку через комнату к камину.
Изабель села в одно из кресел, но, когда герцог хотел опуститься в соседнее, невольно вскрикнула:
— О нет, только не сюда!
Джон замер и воззрился на нее в откровенном удивлении.
Ну и как ей теперь объяснить свое поведение? Герцог ведь не мог знать, что собирается усесться прямо на колени ее ангела-хранителя!..
— Я пересяду, — сказала Гизела.
Пытаясь исправить неловкость, Изабель протянула руку и стряхнула с кресла воображаемую пыль.
— Теперь можете садиться, — изобразив на лице улыбку, проговорила она.
Выражение изумления исчезло с лица герцога, черты его прояснились; он опустился в кресло рядом с девушкой, и Изабель облегченно вздохнула. Она нервно коснулась золотого медальона, надеясь, что дух матери придаст ей сил довести этот нелегкий разговор до конца.
— Какой красивый медальон, — сказал Джон, заметив ее движение. — Это фамильная реликвия?
— В нем я храню портрет матери, — ответила Изабель, уронив руки на колени. Она вовсе не хотела, чтобы герцог заметил ее волнение.
— Позвольте взглянуть? — Герцог явно старался быть ей приятным.
— Изображение моей матери интересно только для меня, — холодно сказала Изабель, прикрыв медальон рукой. — Давайте поговорим о деле.
— Черт подери, вы что, совсем не умеете вести себя по-светски? — вопросил герцог. — Однако могу ли я…
— Ваша светлость, мне совершенно не нравится ваша манера выражаться, — прервала его Изабель. — Тем более что в вас говорит гнев.
— Чтобы сдерживаться при беседе с вами, нужно обладать терпением святого, — парировал Джон.
Чувствуя себя бесконечно виноватой, Изабель неожиданно улыбнулась герцогу и проговорила:
— О да, я слышу, как на весы вашей души со стуком падает черный камень…
— О чем это вы? — недоумевающе спросил он. Эта девушка явно была необычной.
— За каждый поступок человека ангелы бросают на весы его души камни: за добрые дела — белые, а за плохие — черные, — объяснила Изабель. — Вы, ваша светлость, только что заработали черный камень — в то время как я получила белый за то, что предупредила грешника.
Герцог улыбнулся:
— Значит, если я буду бродить по улицам Лондона и предупреждать грешников, я тоже заслужу себе белый камень?
— Предупредить грешника о том, что он впадает во грех, есть деяние духовного милосердия, — серьезно сказала Изабель. — Существует еще тринадцать добрых дел, которые вы можете совершить, чтобы заработать себе белый камушек.
— И какие же это дела? — поинтересовался Джон, вытягивая ноги к камину.
— Предупреждать грешников, просвещать невежественных, советовать сомневающимся, утешать скорбящих, безропотно сносить несправедливости, прощать обиды и молиться за живых и мертвых, — стала перечислять Изабель. — Деяния же милосердия плотского таковы: давать пищу голодным и питие жаждущим, одевать нагих, давать приют бездомным, посещать заключенных и хоронить мертвых.
— А как насчет того, чтобы укладывать в постель отчаявшихся? — саркастически заметил герцог.
— Да простит вас господь! — Изабель задохнулась, потрясенная его вульгарностью. Услышав хихиканье Гизелы, она обернулась и заявила, не подумав о последствиях: — Похоть — это не повод для смеха!
— Теперь этот человек будет считать тебя сумасшедшей.
«Как же мне теперь объяснить ему свое поведение?» — в панике подумала Изабель. На этот раз не удастся отговориться привычкой думать вслух…
— Прошу простить меня, — извинился Джон. — Вы правы; похоть — это вовсе не повод для смеха… Но разве вас не учили хотя бы смотреть на человека, когда он просит у вас прощения?
Изабель подняла на него взгляд. Благодарение богу, герцог подумал, что она была шокирована вульгарностью его слов и потому отвернулась.
— Простите ли вы меня? — вновь обратился к ней Джон, сам не понимая причину своей настойчивости.
Изабель кивнула. Казалось, герцог искренне раскаивается… а она в этот миг пошла бы на что угодно, чтобы он только не счел ее сумасшедшей.
— Полагаю, на чаше весов теперь прибавилось два черных камня? — осведомился Джон.
— Я буду молиться за вашу душу, милорд, — с улыбкой проговорила Изабель.
— Я ценю вашу снисходительность к бедному грешнику. — Джон улыбнулся ей в ответ. — Что же, теперь перейдем к нашим делам.
— У нас с вами нет никаких дел, ваша светлость.
— Вы заблуждаетесь, — возразил Джон. — Ваш брат перед отъездом попросил меня стать вашим временным опекуном и проследить за финансами семьи Монтгомери. Я знаю, что сейчас ваши дела в полном порядке. В качестве вашего опекуна я оплачу ваш выход в свет этой весной — если к тому времени не вернется Майлз.
Изабель снова коснулась золотого медальона; она была рассержена и, сильно нервничала, ей никак не удавалось собраться с мыслями, чтобы найти убедительные аргументы. Его предложение вызывало у нее внутренний протест — но что она могла поделать? Нет сомнений, что ее мачеха встанет на сторону герцога…
Изабель давно не чувствовала себя столь неуверенной и беззащитной: она-то знала — знала лучше, чем кто-либо, — что не сможет выйти в свет этой весной. Она не имела представления о том, как вести себя
