старшой, бегунцом-то был, что ли?
Их удивляло, что мать приходила всегда в чистом, аккуратно отглаженном халате, а волосы ее были гладко зачесаны. Была она статной, красивой, но на слова скуповатой. Бабы любили шумно поговорить в очереди, но теперь немного стеснялись матери.
Иногда на полустанке останавливались воинские эшелоны: если поезд был тяжелый, паровоз набирал воду. Тогда веселые красноармейцы толпой врывались в магазин и очередь молча расступалась. Загорелые и ладные, они с прибаутками покупали папиросы и дешевые конфеты, шутили с бабами.
— Куда ж это вас, соколики, возят?— любопытствовала какая-нибудь молодуха, кокетливо поправляя косынку.— То на восток возили, а нонче все на запад да на запад.
— А там вишни теперь поспели, вот и едем трясти сады,— отшучивались красноармейцы.— Поедешь с нами — угостим на славу!
Молодуха пунцовела и принималась лузгать семечки.
Два дня подряд в магазин приходил молчаливый белобрысый мальчишка в больших роговых очках. Я его тоже, кажется, видел на кладбище. Он был босиком, но в тюбетейке. Подождав, пока очередь разойдется, очкарик протягивал большую кастрюлю и просил:
— Омуля.
— Как ты его только ешь? — удивлялась мать и уходила в сени. Там она открывала бочку, одной рукой зажимала нос, а другой вытаскивала скользкие вонючие рыбины.
— Я люблю с душком,— краснея, отвечал очкарик. И расплатившись, торопливо выскакивал за дверь. Омуль был малосоленый, изрядно попорченный, его уценили в три раза, но совсем списать не решались.
Однажды в магазин пришел чернявый мальчишка в красивом железнодорожном кителе и таких же синих суконных брюках. Было жарко, мальчишка обливался лотом, но кителя не расстегивал.
— Миша, сколько времени?— подступили к нему сразу несколько женщин. Мальчишка с готовностью приподнял рукав кителя и отчеканил:
— Тринадцать часов двадцать три минуты.— На его руке красовались блестящие наручные часы, каких я не видывал даже у взрослых.
— Повезло шалопуту,— вздохнула одна из женщин, когда мальчишка ушел.— Живее в трех километрах отсюда в путевой будке. Зимой шел в школу и увидел лопнувшую рельсу. Ну, остановил поезд, и нарком ему в награду костюм и часы прислал. Мой десять лет обходчиком работает, хоть бы раз подфартило!
К вечеру в магазин забежал взъерошенный кривоногий пацан. Оглянувшись по сторонам, он торопливо разжал потную ладонь и затараторил:
— Две пачки папирос «Яхта», дядя поздно с работы приходит, меня послал!
— Нет, мальчик, папирос я тебе не продам,— мягко, но твердо отвела его руку мать.— Курит твой дядя, а табаком почему-то несет от тебя.
Пацан сердито зыркнул глазами и ощетинился:
— Ну и не надо, подумаешь! Машка всегда продавала, а эта...
Мать осуждающе покачала головой.
РАЗБОЙ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ
В конце недели отец недовольно сказал:
— И чего ты все киснешь дома? Завел бы товарищей, что ли. Если хочешь, пойдем со мной, хоть санаторий посмотришь. Есть у нас там кое-что интересное.
— И я с Васькой пойду,— заныл братишка.— Я тоже хочу в санаторий!
— Тебе нельзя, там мухи летают,— припугнул его я.
Шурка испуганно заморгал и, засопев, занялся своими ярлыками.
Еще в первый день нашего приезда мы заметили, что около угла нашего дома вьются большие желтые мухи. В торце одного бревна оказалось осиное гнездо.
— Давай, Шурка, прогоним их отсюда, а то еще покусают,— предложил я братишке.— Землей закидаем.
Едва мы начали атаку, как в дупле что-то противно зажужжало, оттуда выкатился желтый клубок, медленно развернулся и полетел прямо на нас. Мы задали стрекача, но Шурка запнулся и растянулся на огороде. И тут же его облепили осы. Шурка заорал, как резаный, тело его покрылось красными пятнами и вздулось. На рев прибежала из магазина мать и унесла Шурку домой. А мне здорово досталось от родителей. Теперь Шурка панически боялся больших желтых мух...
...Сначала мы с отцом зашли на электростанцию. Осмотрев работающий локомобиль, отец приказал высокому, наголо обритому машинисту:
— Вот что, Кадочников, останавливай локомобиль. Золотники свистят по-бурундучиному, сальники заменять надо.
— Да где же я их возьму? — равнодушно ответил Кадочников.— У меня не база снабжения.
— Такая вещь всегда должна быть в запасе,— наставительно сказал отец.
— Была, да вся вышла,— так же равнодушно ответил машинист.— Чай, из-за этого локомобиль не развалится.
— Я сейчас позвоню в город, чтобы прислали сальники. А работать так больше все равно нельзя!
Машинист недовольно остановил локомобиль, а отец молча направился в контору. На крыльце его встретила симпатичная медсестра в хрустящей белоснежном халате. Брови у нее были темные, а щеки словно кто сметаной вымазал. Она хотела казаться строгой, но когда говорила, на щеках ее появлялись ямочки, н от этого казалось, что она улыбается.
— У нас снова титан испортился,— с вызовом подступила она к отцу.— Чинят, чинят, а никакого толку. Я требую, чтобы у нас дестиллят был всегда.
— Успокойся, Глафира,— спокойно сказал отец.— Эту рухлядь давно надо списать. Вот сейчас буду разговаривать с базой, потолкую и о титане.
В конторе было два человека — бухгалтер и счетовод. Они сидели, сосредоточенно уткнувшись в бумаги. Отец прошел к себе за перегородку. Подошел к телефону и удивленно развел руками: на стене висел телефон, а над ним чернело пустое место. Отец выглянул за дверь, спросил:
— Вы не видели, где селектор?
— Там, где и должен быть,— равнодушно щелкнула бухгалтер костяшками счетов.
— В том и дело, что нет. А ведь до обеда висел на месте.
— Ой, батюшки,— всплеснула руками бухгалтер, протискиваясь в дверь.— Я же только на десять минут отлучалась!
— А что, разве контору не запирали?
— Так за ключом я и бегала. Собралась идти обедать, а ключа нет. Я быстренько сбегала, замкнула — и на обед. Да какая же сволочь его могла утащить?
— Ну вот, только этого еще не хватало. Там одного нет, тут другого, а теперь еще и без связи остались. Да ведь селектор ни за какие деньги не купишь!
Отец закурил и хмуро уставился в пол.
— Ты вот что, сейчас иди домой,— бросил он мне,— а я займусь этим делом. В санаторий, видно, придется идти в другой раз.
Чтобы попасть домой, надо было пройти по улице поселка, а затем повернуть вниз, на станцию, там пройти через сквер, засаженный тополями и акациями, перейти через мостик, нырнуть под арку, выйти на перрон и перейти через пути.
Но только к вошел в сквер, как кто-то кошкой прыгнул мне на плечи и я, вскрикнув, упал.
— Поднять его!— властно приказал грубоватый голос.
